Механизм жизни - читать онлайн книгу. Автор: Генри Лайон Олди, Андрей Валентинов cтр.№ 32

Хозяин сухо рассмеялся.

– Похоже, мне придется лично познакомиться с вашим изобретателем, дабы составить о нем впечатление и решить, какие шаги следует предпринять. Надеюсь, он меня не разочарует.

Фокусник нервно хрустнул суставами пальцев.

– Не волнуйтесь вы так, Антон Маркович, – голос из темноты звучал ласково. – На будущее настоятельно рекомендую вам быть осмотрительней. Любые отклонения от плана – согласовывать со мной. В обязательном порядке. Вы меня поняли?

– Я вас прекрасно понял, ваше высокопревосходительство! Я привлек господина Эрстеда исключительно для пользы дела. Впредь я не позволю себе подобных вольностей!

– Вот и хорошо. А сейчас я бы хотел, чтобы вы прибегли к вашему дару ясновиденья. Надо лишний раз удостовериться в успехе нашего предприятия. Обстоятельства изменились – благодаря вам, между прочим! Я должен знать, не отразится ли это на предстоящих событиях. Все необходимое находится на столике в углу, справа от вас.

– Как прикажете, ваше высокопревосходительство.

Старик встал и с достоинством поклонился.

– Желаете, чтобы я заглянул в Грядущее в вашем присутствии?

– Да. Приступайте.

– Хочу предупредить вас: опыт не обязательно увенчается успехом. Подглядывание в замочную скважину времени – дело деликатное. А мы с вами не впервые изучаем наше, как вы изволили выразиться, предприятие…

– Я знаю.

Гамулецкий с легкостью юноши выскользнул из светового круга. Свеча мигнула от разочарования. Тень среди теней, старик бесшумно переместился в указанный угол комнаты. Не скрипнула ни одна половица. Неуловимое движение руками – пасс иллюзиониста? – и на втором столе, притаившемся во мраке, вспыхнули сразу три свечи. Чувствовалось, что хозяин кабинета далек от суеверий, утверждавших, будто три свечи – к покойнику.

Меж свечами обнаружилась ваза из богемского хрусталя, наполненная водой, и рядом – темный, гладко отполированный камень. Старик протянул цепкую лапку, ухватил камень, зажал в кулаке.

– Турмалин не напоен солнечным светом, – сообщил он по прошествии минуты. – Это хорошо. На «повторе» излишняя яркость окулуса [23] – во вред.

Он раскрыл ладонь и замер, держа камень над вазой. Казалось, Гамулецкий и сам окаменел, превратясь в статую. Не было заметно ни дыхания, ни дрожи в пальцах. Свечи вокруг вазы разгорелись на диво ярко, но в кабинете не сделалось светлее. Большую часть комнаты по-прежнему накрывала сумрачная тень. Камень на ладони вбирал весь свет, не давая ему распространяться дальше.

– Пожалуй, достаточно, – старик резко сжал кулак.

Свечи, как по команде, мигнули – и погасли, оставив в воздухе запах горячего воска и горелых фитилей. Во тьме булькнул камень, ныряя на дно вазы. Эхо отважилось выйти из угла, и едва слышный плеск загулял по кабинету.

– Желаете видеть, ваше высокопревосходительство?

Хозяин не шелохнулся.

– Действуйте, Антон Маркович. Мне будет достаточно того, что увидите вы.

В вазе, где лежал окулус, возник призрачный, дрожащий свет. Так мерцают гнилушки в чаще леса. Мало-помалу свечение разгоралось. Теперь оно опалесцировало, напоминая отблеск луны на глади пруда. В воде проявилась картина – сперва туманная, она становилась все отчетливей.

Трое всадников, пустив лошадей ходкой рысью, едут по раскисшей дороге. Лиц и деталей одежды не разобрать – лишь темные фигуры в лучах заката. По правую руку возникает опушка леса… Вспышка! Еще одна!

Еще!

Там, где раньше были всадники, разгорается миниатюрное солнце. Меркнет. На дороге в агонии бьется лошадь… И вновь трое едут по дороге. Вспышка! На сей раз – одна.

И – темнота.

Дорога. Всадники. Старик-фокусник ждет вспышки, но ее нет. Миновав опушку, верховые скрываются за поворотом… И снова – трое на дороге. И опять…

Сюжет повторялся, каждый раз – с вариациями. Всадники исчезали в слепящем пламени, благополучно скрывались за поворотом; двое обгорелыми куклами валялись на дороге, а третий несся прочь, дав шпоры коню. Билась, издыхая, лошадь…

– Исход неоднозначен. Кто-то погибнет. Но кто? Я не вижу…

Видение начало меркнуть. Поверх уходящей в глубину, подернувшейся рябью троицы возникла всадница – одна-одинешенька. Девушка в плаще, с откинутым капюшоном, верхом на нервной кобыле. Порыв ветра взметнул светлые волосы незваной гостьи. Взглянув в лицо Гамулецкому, девушка приветливо улыбнулась.

Старик отшатнулся в ужасе.

В следующий миг все исчезло и камень в вазе погас.

– Боже! Зачем… зачем вы привлекли еe?!

Гамулецкий задыхался. Казалось, его сейчас хватит удар.

– Вы забываетесь. Здесь я решаю, кого привлекать к нашему делу, а кого – нет. Благодарю за сеанс. Я больше не задерживаю вас, государь мой. [24]

В голосе хозяина кабинета стыл февральский лед. Тот самый, который минутой раньше старый фокусник увидел в глазах светловолосой.

Ученик Калиостро, побившийся с учителем об заклад, знал толк во льдах.

– Volna, vo bregi udarjaja,

Klubitsja penoju v trave.

Vo hram, sijajuschij metallom,

Pred tron, ukrashennyj kristallom…

Пироскаф разворачивался. Волна ударила в борт, и Андерс Эрстед невольно сжал пальцы на поручне. Он уже успел пожалеть, что согласился на «un peu de marche» по Финскому заливу. Хорошо еще шторм, обещанный Санкт-Петербургской обсерваторией, задержался где-то западнее Котлина. Ветер свежел с каждым часом. На серых гребнях волн забелели барашки – хищные, острые…

– Pospeshno prostiraet hod;

Vencem zelenym uvjazennoj

I v vise, veschaet, oblechennoj

Vladychice rossijskih vod…

Эрстед был смущен. Человек по природе сдержанный, он не понимал аффектацию спутника. Солидный седой господин, урожденный рrince russe, столь расчувствовался при виде морских далей, что принялся декламировать возвышенный гимн – на русском языке, но с чудовищным французским, а то и немецким произношением, что превращало гимн для Эрстеда в дикую абракадабру.

– Reka, kotoroj prolivajut

Velikie ozera dan’

I koju gromko proslavljajut

Vo vsej vselennoj mir i bran’!..

Пироскаф вновь качнуло. Эрстед скосил глаз на корабельное колесо, врезавшее свои округлые лопасти в воду. Странно, что они еще плывут, а не проводят экскурсию в мире балтийских рыб. Корабль был мал, дряхл и примитивен. От носа до кормы – шагов двадцать; от борта до борта – хорошо, если пять. А уж колеса! Старичок «Анхольт», на котором пересекали бурный Эресунн, в сравнении с этой лоханью казался пришельцем из будущего.