Пандем - читать онлайн книгу. Автор: Марина и Сергей Дяченко cтр.№ 69

(Они бы с удовольствием кричали бы «живей», «черепаха», а то ещё и пообиднее что-то, но это считалось грубой психологической ошибкой. Все в команде знали, что Мишу надо хвалить на дистанции – только потом, после финиша, можно высказывать всё, что в самом деле думаешь о его физкультурных достоинствах…)

Олька уже перелезла через забор, проползла под натянутой проволокой, перешла по бревну неширокий бассейн с грязной водой и добралась до климатоформа; для того, чтобы активировать его, нужны были две – Мишина и её – эстафетные палочки.

Низко натянутая проволока дёргала ползущего за штаны на заду – это было неприятно и унизительно. Миша пахал землю носом, а команда орала в наушниках, а Олька топталась перед климатоформом, пытаясь в одиночку что-то придумать; подгоняемый теперь уже откровенно возмущёнными криками, он легко перемахнул через бассейн и очень быстро – просто на удивление – догадался, каким образом запустить установку. Команда зааплодировала; теперь они возвращались назад, продираясь сквозь густые заросли неведомо каких кустов, преодолевая песчаные склоны, так что даже Мишин комбинезон засбоил и сделался влажным от пота…

До финиша оставалось с четверть этапа, когда пришла боль.

Он не понял, что происходит. Он валялся на спине и орал; что там произошло с его ногой, не было сил понимать, он знал только, что, по всей видимости, умирает прямо сейчас.

– Каманин ты что?!

– Нога… – стонал Миша, чувствуя, что теряет сознание.

– Ты подвернул! Ты вывернул! Давай на финиш, там сразу всё пройдёт! Давай!

– Я не могу! – кричал Миша, размазывая слёзы по лицу и не думая о том, что его видит вся команда. – Я уми… раю…

Тогда голенастая Олька, скрипнув зубами, быстро опустилась на корточки, забросила его руки себе на плечи – и, с натугой выпрямившись, поволокла его на себе, как игрушечный Дед-Мороз тащит красный мешок с картошкой…

Когда она, валясь с ног, пересекла финишную линию, боль, казавшаяся непереносимой, исчезла. Выйдя за пределы эстафеты, Миша выбыл из «сенсорного» режима.

* * *

На столе лежала кукла, так похожая на настоящего человека и при этом такая неподвижная и такая мёртвая, что от этой неподвижности и мертвенности Мише хотелось бежать сломя голову.

– Это пластнатуровый муляж, – сказал Пандем. – Игрушка.

Миша смотрел, не отрываясь; распростёртая на столе фигура будто включила в нём чужие, слежавшиеся где-то в генах воспоминания. Он понимал, что это пластнатур, такой же, из которого делают мячи и сумки – но подойти не решался.

– Давай вспомним, что вы учили про опорно-двигательный аппарат… Где у тебя голеностопный сустав, ты помнишь?

Миша наклонился. Потрогал ногу, теперь равнодушно-здоровую, а там, на «сенсоре», прямо-таки вопящую от боли.

– Приблизительно… Я покажу тебе голеностоп на голограммке. И что произошло, когда ты подвернул ногу. И что бы сделал врач, чтобы тебе помочь…

– Я взаправду ничтожество? – тихо спросил Миша.

В большой школьной беседке никого не было. Стулья вдоль стен, длинный стол с отвратительным муляжом и Миша Каманин, племянник хирурга.

И ещё Пандем.

* * *

Два Кимовых племянника походили друг на друга, как ёж на платяной шкаф; жизнерадостный черноволосый Шурка годился в отцы полноватому и обидчивому блондину Мише. Ким просто диву давался, каким это образом сёстры-близнецы сумели произвести на свет двух таких разных сыновей; Шуркиным отцом был Алекс, а Мишиным – безвестный донор. Если о Шуркином детстве Ким знал в своё время почти всё, то Миша – а ему было уже девять – оставался неблизким, почти посторонним ребёнком.

Лето уже закончилось, осень ещё не началась. В полном безветрии – и безвременьи – Ким шёл по центру города, куда его вызвал на встречу непонятный племянник Миша.

Под ногами пружинила коротко остриженная газонная травка. Едва ощутимо вздрагивала земля – тогда из-за крон взмывала закрытая гондола какого-нибудь транспорта; справа и слева стояли, укрытые последней пыльной зеленью, старинные административные здания – Ким помнил их ещё вне леса и вне травы, на допандемной лысой улице, на грандиозном проспекте, где туда-сюда носились сотни машин на бензиновых двигателях…

А я ведь не выжил бы, подумал Ким. Если сейчас меня забросить «туда»… От одного глотка воздуха задохнулся бы и помер. Сизые хвосты, вьющиеся за тушами автобусов… Это было четверть века назад. А кажется – лет триста.

По узкой дорожке – метрах в пяти над землёй, Киму показалось, прямо по верхушкам деревьев – пролетела велосипедистка. Серебристые диски колёс пустили солнечный зайчик Киму в глаза; женщина в свободном светлом костюме была странно, обжигающе похожа на Арину.

Он прекрасно понимал, что ошибся. Та, промелькнувшая, была на двадцать лет моложе. Более того – если остановить движение, выключить ветер и погасить солнечные зайчики, оседлавшая велосипед женщина вообще не обнаружит никакого сходства с Кимовой бывшей женой.

Или не-бывшей.

Он отвернулся – тем более что силуэт велосипедистки давно скрылся за кронами – и стал смотреть на воду. Лягушки прыгали в пруд при его приближении: взлетали, распластывались в воздухе, ныряли сквозь ряску, оставляя по себе чёрные оконца в зелёном плавучем ковре. Символ полёта, думал Ким. Какой красивый и стремительный – полёт лягушки…

На скамейке у самой воды плакал мальчик лет четырёх, причём плакал так безнадёжно, как – Ким думал – на Земле давно не плачут люди.

– Что с тобой? Погоди, что случилось?

Мальчик на секунду поднял красное мокрое лицо с полосками соплей, размазанных поперёк обеих щёк. Потупился снова.

– Меня зовут Ким Андреевич… Что с тобой случилось?

Мальчик смотрел на свои ноги. Они были выше колен мокрые, перемазанные илом, с налипшими чешуйками ряски. Некоторое время мальчик разглядывал сандалии-«вездеходы», которым от влаги никакого вреда не предвиделось, и потемневшие от воды полосатые носки; потом перевёл трагический взгляд на Кима и разрыдался сильнее прежнего.

– Подумаешь, – сказал Ким. – Через полчаса всё высохнет. Ты что, лягушек ловил?

Мальчик длинно всхлипнул и провёл указательным пальцем по верхней губе. Соплей и слёз от этого движения не сделалось меньше.

– Что же ты плачешь?

Мальчик не отвечал. Ким подумал, что в прежние времена он наверняка спросил бы Пандема, что случилось с мальчиком… И Пандем ответил бы… Или, что вероятнее, успокоил бы малыша раньше, чем он встретился Киму. Да, в прежние времена такое было невозможно – плачущий одинокий мальчик…

– Что с тобой? – повторил Ким и ощутил раздражение. Как понять этого малолетнего беднягу, если он только сопит и ревёт? Как без Пандема понять того, кто на данный момент не способен к членораздельной речи?