Шрам - читать онлайн книгу. Автор: Марина и Сергей Дяченко cтр.№ 74

Он отошёл, чтобы подбросить в камин поленьев. Огонь разгорелся ярче, Тории опять мерещились окружающие Эгерта медные языки. С трудом она села на кровати, придерживая одеяло у груди:

— Подай мне… Склянку.

Зачёрпывая снадобье из его ладоней, она долго растирала себе виски; вскоре сил осталось совсем мало, но о том, чтобы позвать старушку-служительницу, Тория не подумала. Увидев, что она устала, Эгерт взялся за дело сам — осторожно, преодолевая неловкость, он принялся втирать мазь в кожу её лица и шеи. Лекарство пахло сильно и горько, так не пахнет даже разогретая солнцем полынь.

Жар её упал почти мгновенно — но вместо облегчения она снова почувствовала тоску и, покрываясь потом, сначала всхлипнула, потом, теряя над собой власть, задрожала и опять заплакала.

Солль растерялся, хотел было бежать за деканом — но не смог выпустить из своих ладоней вздрагивающей мокрой руки. Склонился над лежащей, нашёл сухими губами сначала один полный слёз глаз, потом другой; чувствуя горький привкус во рту, гладил спутанные тёмные волосы, царапал шрамом кожу её щёк:

— Тор… Посмотри на меня… Не плачь…

Ровно горел камин, и дымилось, не остывая, тёплое снадобье. Бормоча что-то невнятно-ласковое, успокаивающее, Эгерт нежно гладил её шею с узором родинок — с тем самым, памятным до последней точечки созвездием, украшением его неба, бедой его снов… Потом он принялся разминать, растирать снадобьем плечи, тонкие руки, по очереди высвобождая их из-под одеяла — всё равно в комнате было тепло, даже душно. Тория понемногу затихла и всхлипывала всё реже; под тонкой рубашкой высоко поднималась, хватая воздух, влажная от пота грудь.

— Слава небу, — шептал он, чувствуя, как покидает её болезненная дрожь, — слава небу… Всё будет хорошо… Тебе ведь лучше, да?

Глаза Тории казались непроницаемо-чёрными из-за широких, как у ночного зверя, зрачков — она смотрела на Эгерта, не отрываясь. Руки её судорожно сжимали кончик откинутого одеяла; догорал камин, следовало подбросить дров — а у Эгерта не было сил оставить её ни на секунду. В комнатке стало сумрачнее, на стенах плясали тени вперемешку с красными отблесками; Тория длинно всхлипнула и притянула Эгерта к себе.

Они лежали рядом, Эгерт вдыхал горький, неожиданно приятный запах лекарства, боясь сдавить её плечи слишком сильно и причинить боль. Тория, блаженно закрыв глаза, уткнулась носом ему в плечо; камин догорал, и сгущалась темнота.

Тогда рука его, мучась собственной дерзостью и не в силах совладать с нею, дотронулась сквозь рубашку до горячей, вздрагивающей от ударов сердца груди.

Тории показалась, что она лежит на дне красно-чёрного раскалённого океана, и языки племени танцуют над её головой. Не отдавая себе отчёта, не желая задумываться ни о чём, она перестала бороться с головокружением; рука Солля, превратившись в отдельное живое существо, бродила по её телу, и Тория испытывала горячую благодарность к этому ласковому, совсем родному созданию.

В полусне-полубреду, растворившись друг в друге, они лежали в темноте, и Эгерт осознал вдруг, что, многоопытный любовник, ни разу за свою бурную юность он не испытывал чувства, хоть отдалённо напоминающего это щемящее желание касаться, отдавать тепло, обволакивать.

Одеяло соскользнуло куда-то к стене. Ненужной сделалась тонкая ткань рубашки; своим телом Эгерт отгородил Торию от прочего мира.

На какое-то мгновение она вдруг протрезвела. Все её чувственные отношения с Динаром не шли дальше осторожных поцелуев; осознав, что происходит, она испугалась — и застыла под ласками. Мгновенно ощутив это, Эгерт коснулся губами её уха:

— Что?

Она не знала, как объяснить. Мучась неловкостью, неумело провела рукой по его лицу:

— Я…

Он ждал, бережно положив её голову на своё плечо; боясь обидеть его или удивить, она не находила слов, стыдилась и маялась.

Тогда, обо всём догадавшись, он обнял её так крепко и так нежно, как никогда ещё не обнимал. Всё ещё полная страха и скованности, она благодарно всхлипнула — объяснять, оказывается, ничего не надо.

— Тор… — прошептал он, успокаивая, — ну что ты… Страшно, да?

Ей было-таки страшно; по комнате плыла ночь, исходил теплом угасший камин, и душа Тории исходила нежностью и детской благодарностью к человеку, который всё понимает без слов.

Он ласково привлёк её к себе:

— Ничего… Всё, как ты захочешь… Как скажешь… Тор, что ж ты плачешь снова, а?

Ей вспомнилась вдруг стрекоза, залетевшая в детстве к ней в комнату. Тяжёлая, зелёная, с круглыми каплями тёмных глаз, она шелестела в углу, тёрлась о стену всеми своими кружевными крыльями, взлетала к потолку и падала почти на самый пол. «Глупая-преглупая, — сказала со смехом мать. — Поймай её и выпусти».

Откуда это воспоминание, зачем?

Тория поймала тогда стрекозу. Осторожно, боясь слишком сильно сжать руку, вынесла дурочку во двор — и, проводив её взглядом, долго ещё чувствовала в ладонях лёгкое царапанье стрекозиных крыльев и когтистых лап…

Она прерывисто вздохнула. Это случится сегодня, это случится сейчас, сколько страхов и надежд, сколько снов… Это предстоит ей сейчас, и она изменится, станет другой, ей страшно, но иначе быть не может… Это неизбежно, как восход солнца.

Эгерт снова понял её без слов; его радость передалась ей, заглушая боязнь; откуда-то из темноты ей слышался собственный счастливый смех, вслед ему не поспевала растерянная мысль — да подобает ли смеяться?! Перед глазами мелькали стрекозиные крылья, огни за рекой, сверкающий на солнце снег, и, почти проваливаясь в беспамятство, она успела подумать: уже.

8

Чёрным зимним вечером декан Луаян прервал привычную работу.

Просохли чернила на недописанном листе, и высохло перо в неподвижной руке декана — а он сидел, оцепенев за рабочим столом, не отрывая остановившегося взгляда от оплывающей в канделябре свечи.

За окном бесновался сырой ветер затянувшейся оттепели, в камине ровно, по-домашнему горел огонь. Декан сидел, расширив слезящиеся от напряжения глаза; из пламени свечки на него смотрел ночной, непроглядный ужас, и такой же ужас поднимался ему навстречу из глубин декановой души.

Предчувствие мага, даже не достигшего величия, не бывает пустым. Теперь беда подошла так близко, что от дыхания её шевелятся волосы. Сейчас, уже сейчас, может быть, поздно что-либо спасти.

Амулет!

Он вскочил. Заклинание, запирающее сейф, слетело сразу, но замок долго не поддавался, не подчинялся трясущимся рукам; открыв, наконец, яшмовую шкатулку, Луаян, отроду не бывший близоруким, болезненно сощурился.

Медальон был чист. Ни пятнышка ржавчины не уродовало золотую пластинку — медальон был чист, а декан задыхался от смрада подступающей беды.

Не веря себе, он ещё раз оглядел медальон; потом спрятал его и, пошатываясь, поспешил к двери: