Одержимая - читать онлайн книгу. Автор: Марина и Сергей Дяченко cтр.№ 64

— Гений… народный художник… вы же из меня выпили, твари сладкоголосые… я же сдохнуть хочу, на это глядя… А пропадите вы!

И он опрокинул стол, и недоеденные пирожные запрыгали по паркету.

К художнику уже подбирался со льстивой улыбкой управляющий Толик:

— Эдуард Васильевич, вы так устали… Это нервный срыв… Просто отдохнуть, и все будет…

— Пшел вон!

И народный художник подхватил ближайший стул; стул был тяжелый, но и Эдуард Васильевич казался в этот момент могучим, как Голиаф. Он отвел снаряд назад, будто собираясь метнуть в Толика, и тот отпрянул, а близко стоявших гостей будто ветром сдуло.

Почтенная старуха в лиловом ожерелье стояла, возведя глаза горе, всем своим видом выказывая благородное возмущение. Дама с бриллиантами всхлипывала. Молодчик в нелепо сидящем смокинге, присев за стол, как пулеметчик, снимал художника мобильным телефоном.

— Пропади оно все, — тоскливо сказал Раевский, слепо шаря глазами по груде подарков и поздравительных адресов. — Дохлое… воняет. Думал, один раз…

Он с силой обрушил стул на кучу подарков — полетели осколки и лепестки.

— Старая я шлюха! — слезливо выкрикнул художник. — Такой талант просрать!

Он развернулся и пошел прочь, и гости и сбежавшиеся официанты расступались перед ним, шарахались, прятались друг другу за спины. Какая-то женщина торопливо начала оттирать хрен с аллегорической картины.

Люди заговорили все разом. Очень немногие казались огорченными: большая часть уже воображала, каково будет все это описывать в блоге, рассказывать друзьям, и как удивятся зрители, и каково будет слушателям по ту сторону студийного микрофона. Богатый, знаменитый, все у него есть — а поди ж ты! Так и сказал — «просрать»? Да вот честное слово!

Ирина выскочила в холл. Алиса сидела в кресле, едва живая, и рядом хлопотала девушка-медсестра в белом халате (все-таки кому-то пригодился белый халат). Ирина молча порадовалась, что внучка не была свидетельницей отвратительной сцены. Хоть от этого судьба избавила девчонку; ведьма издали улыбнулась Алисе, которая казалось очень сонной — лошадиная доза успокоительного на фоне алкоголя. Пусть поспит, утро вечера мудренее. Таки дни называют вторым рождением — она выжила и доживет теперь до старости, и справит девяностолетие в кругу родственников и друзей…

— Без пяти, — прошептал ей на ухо демон.

Ирина повернула голову:

— Что?!

— Без пяти двенадцать. Где он?

* * *

Народный художник уходил стремительно. Взбежал по лестнице с гладкими деревянными ступенями, с коваными перилами; Ирина успела заметить за фигурной решеткой — уже на самом верху — его мягкие кожаные туфли.

Здесь все было мягко, гладко, безукоризненно: деревянные поверхности, кожа, сталь, матовый свет. Здесь заканчивалась гостевая часть дома и начиналась приватная, но в момент всеобщей суматохи и растерянности некому было остановить ведьму, бегущую следом.

— Эдуард Васильевич!

Он даже не оглянулся. Ускорил шаг, свернул в коридор за массивной дубовой дверью.

— Эдуард Васильевич, вас зовет Алиса!

Ирина рассчитывала, что имя внучки окажется ключом к его вниманию. Но вряд ли народный художник вообще ее слышал.

— Эдуард Васильевич?!

Захлопнулась дверь. Ирина навалилась на ручку и опоздала на долю секунды — в массиве сплошного дерева провернулся ключ, щелкнул стальной язычок.

— Эдуард Васильевич, Алисе плохо, вы слышите? Она вас зовет! Она попала в аварию, вы слышите?

Тишина. Быстрые тяжелые шаги.

— На помощь! — отчаянно закричала ведьма.

В глубине большого дома ударили часы. Старинные, антикварные, гулкие, бьющие полночь для Золушки.

— Помогите!

Она кинулась по лестнице вниз. Какая-то девушка в передничке не стала ее слушать — убежала.

— Помогите! Дверь!

Никто не понимал. Все глядели, как на сумасшедшую; единственным, кто среагировал сразу и правильно, был все тот же Толик, но к этому моменту замолчали часы, бьющие по всему дому.

Ломать дубовую дверь было долго и сложно, но в комнате обслуживающего персонала нашелся дубликат ключа. Ирину оттолкнули, оттеснили, прижали к стенке чьим-то локтем, и все, что она успела увидеть — ноги в мягких кожаных туфлях, неподвижно висящие в воздухе.

Впрочем, она не хотела видеть больше.

* * *

— …Я ошибся. Это моя ошибка.

Ночь была прохладная. Ирина шла вдоль шоссе, и в свете проносившихся фар металась на обочине почти километровая тень.

— Я ошибся… А может быть, меня заставили ошибиться. Может, просто пришел мой час.

— Кто? — Ирина мерно переставляла ноги. — Кто заставил?

Демон не ответил.

Она остановилась, подняла руку; еще одна машина пролетела, не снизойдя. Ирина двинулась дальше. Наверное, можно было вызвать с мобильника такси. Но тогда придется называть адрес; тогда придется возвращаться домой, заново входить в обыденное и признаваться себе, что ничего не померещилось. Все так и было: розовая клякса, острый запах хрена, ноги в мягких кожаных туфлях. А ведь я знала, что он захочет себя убить, но не помешала ему…

Алиса теперь спала и ничего не знала. Ей скажут завтра, и то не сразу; станет ли внучка винить себя в смерти деда? Нет: такие, как Алиса, не очень-то склонны к самобичеванию.

Она не святая. Пожалуй, она не очень хорошая девчонка. Но — живая.

— Так что, Олег? Что теперь будет?

— Похороны.

— Понимаю. А с тобой? Со мной?

— Сволочь ты, Ира, — сказал демон, будто повторяя заученное техническое описание. — Только о себе и думаешь.

Она шагала, сунув руки в карманы куртки и надвинув на лоб капюшон. В придорожных кустах и заборах ей мерещились сплетенные шестеренки, обозначавшие законы судьбы. Что можно предотвратить? Чего нельзя?

Если бы я не носилась весь день за Алисой, а втерлась бы в доверие к старику. Если бы я вовремя поняла. Наверное, был путь удержать его, как я удержала тех, других.

— Мы спасли Катю, Митю и Антона, — сказала она вслух. — И Алису тоже спасли. Она бы не выжила без нас.

— И стал бы мир хуже без Кати, Мити и Антона? — глухо отозвался демон. — Да и без Алисы, если начистоту?

— А без тебя?

Ведьма тут же пожалела о сказанном. Проклятый язык.

— Без меня он стал лучше, — медленно отозвался демон.

— Особенно для твоей вдовы. И детей. Они просто счастливы.

— Забудут, — его голос заскрежетал консервной крышкой. — И правильно.