— Нет, дорогуша, — снова ухмыльнулся Бэйкер, — тысяча за услуги анестезиолога.
— А зачем анестезировать?
Бэйкер снова раскрыл старинную книгу.
— Потому что операция, по всей видимости, болезненна. Ты знаешь, как делается татуировка? Берут иглу, окунают в краситель и начинают стучать по ней молоточком, приставив к коже. Чтобы обесцветить краситель, мне нужно пройтись по всему его лицу, пора за порой, иголкой, окунутой в индигодисульфокислоту. Это больно.
Глаза Джизбеллы сверкнули.
— А можешь ты это сделать без анестезии?
— Могу, дорогуша, но Фойл…
— К черту Фойла. Я плачу четыре тысячи, Бэйкер, и никакой анестезии. Заставь Фойла страдать.
— Джиз, ты понятия не имеешь, на что ты его обрекаешь.
— Имею. Заставь его страдать. — Она так дико расхохоталась, что Бэйкер посмотрел на нее с испугом. — Пускай его лицо заставит страдать и его самого тоже!
Бэйкеровская фабрика уродов занимала круглое трехэтажное кирпичное здание, которое некогда было станцией пригородной железной дороги. Потом из-за джонта нужда в пригородных железных дорогах отпала. Древняя, увитая плющом постройка располагалась по соседству с трентонскими ракетными шахтами, и задние окна смотрели на горловины шахт, откуда простреливали небо антигравитационные лучи, так что пациенты Бэйкера могли немного развеяться, созерцая, как по лучам вверх-вниз проворно снуют звездолеты, как сияют их иллюминаторы, мигают опознавательные сигналы, а по корпусам бегают сполохи огней святого Эльма: накопленный в космосе электростатический заряд передавался атмосфере.
В подвале фабрики располагалась кунсткамера — зоопарк анатомических диковин, естественных фриков и монстров. Все они были куплены или украдены Бэйкером. Он был поистине очарован этими существами и проводил рядом с ними долгие часы, потягивая напитки и любуясь уродствами так, как другой мог бы любоваться бесценными произведениями искусства. На первом этаже, он же средний, располагались палаты для постоперационной реабилитации, лаборатории, административные помещения и кухни. На втором, верхнем, находились операционные.
Бэйкер работал с лицом Фойла в одной из небольших операционных, которой обычно пользовался для хирургии сетчатки глаза. Он согнулся над освещенным жаркими лампами операционным столом, методично орудуя стальным молоточком и платиновой иглой. Бэйкер следовал линиям старой татуировки, выискивая каждый шрамик на коже лица Фойла и беспощадно погружая в него иглу. Голову Фойла удерживали ремни, но тело не было привязано. Мускулы его вздрагивали при каждом ударе молоточка, но он так ни разу и не дернулся, вцепившись пальцами в края операционного стола.
— Самоконтроль, — процедил он сквозь зубы. — Хотела научить меня самоконтролю, Джиз. Я практикуюсь.
Он подмигнул ей.
— Не шевелись, — остерег Бэйкер.
— Я дурака не валяю.
— Все в порядке, сынок, — сказал устало Сэм Квотт и покосился на искаженное яростью лицо Джизбеллы. — А ты что скажешь, Джиз?
— Он учится.
Бэйкер продолжал взмахивать молоточком и бить им по игле.
— Послушай, Сэм, — пробормотал Фойл едва слышно. — Джиз сказала, у тебя есть корабль. Для нелегальных перевозок?
— Точно. Для нелегальных перевозок. На четырех человек. Двойной движок. Такие называют «Уик-энд на Сатурне».
— Почему «Уик-энд на Сатурне»?
— Потому что уик-энд на Сатурне длится девяносто дней. Корабль может взять припасов на три месяца.
— Мне подойдет, — процедил Фойл, дернулся было, но сдержал себя. — Сэм, я хочу нанять твой корабль.
— Зачем?
— Одно горяченькое дельце.
— Законное?
— Нет.
— Тогда это не для меня, сынок. У меня нервы уже не те. Мне хватило вот этих джонтов с тобой по кругу, на шаг впереди копов. Я вышел на пенсию. Ничего не хочу, только чтобы меня оставили в покое.
— Плачу пятьдесят тысяч. Тебе не нужны пятьдесят тысяч? Ты сможешь сидеть себе по воскресеньям, пересчитывать их.
Игла продолжала беспощадно вгрызаться в плоть. При каждом ударе тело Фойла сводило судорогой.
— О, у меня уже есть пятьдесят тысяч. У меня есть вдесятеро больше. Наличкой. В венском банке. — Квотт полез в карман и достал оттуда кольцо с прицепленными к нему сверкающими радиоактивными ключами. — Вот ключ от банка. Вот ключ от домика в Йобурге. Двадцать комнат. Двадцать акров. А вот ключ от моего «Уик-энда» в Монтоке. Ты меня не проведешь, сынок. Я выхожу из игры, пока еще на шаг впереди. Я джонтирую в Йобург и проживу остаток жизни счастливо.
— Одолжи мне «Уик-энд». Можешь потом отсиживаться в Йобурге. Пересчитывать денежки.
— Пересчитывать — когда именно?
— Когда я вернусь.
— Ты хочешь, чтобы я тебе отдал корабль просто на доверии и обещании заплатить за полет?
— Под гарантию.
— Какую такую гарантию? — фыркнул Квотт.
— В астероидном поясе разбился корабль. Называется «Кочевник». За него назначена награда.
— Что такого особенного в этом «Кочевнике», чтоб за него платили вознаграждение?
— Понятия не имею.
— Врешь.
— Понятия не имею, — упрямо пробормотал Фойл. — Но там должно быть что-то ценное. Спроси Джиз.
— Послушай меня, пожалуйста, внимательно, — сказал Квотт. — Я тебе преподам урок. Мы работаем легально. Мы не снимаем скальпов. Мы не таимся друг от друга. Я понимаю, что у тебя на уме. Ты что-то нарыл, но не хочешь с другими делиться. Поэтому клянчишь, чтоб тебе…
Фойла под иглой сводили судороги, но он повторил с прежним упрямством одержимости:
— Понятия не имею, Сэм. Спроси Джиз.
— Хочешь честной сделки — делай честное предложение, — сердито сказал Квотт. — Не сиди в засаде, как татуированный тигр, ища, блин, кого бы растерзать. У тебя, кроме нас, друзей нет. Не пытайся с нас скальпы снять и…
Квотт замолчал: с губ Фойла сорвался вопль.
— Не двигайся, — сказал Бэйкер без всякого выражения. — Если ты дергаешься, я не могу контролировать иглу.
Он посмотрел на Джизбеллу долгим внимательным взглядом. У нее задрожали губы. Внезапно девушка расстегнула кошелек и, выудив оттуда две банкноты по пятьсот кредитов, швырнула их на стол рядом с мензуркой кислоты.
— Мы снаружи погуляем, — бросила она.
В приемной она упала в обморок. Квотт уволок ее в кресло и нашел медсестру, которая привела девушку в чувство, сунув под нос нашатырного спирту. Она так отчаянно разрыдалась, что Квотт перепугался, отпустил медсестру и терпеливо подождал, пока она перестанет.
— Да что вся эта хрень значит? — требовательно осведомился он. — Зачем эти деньги?