Обитатели потешного кладбища - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Иванов cтр.№ 4

– Не думайте, что этим кончится. Вот увидите, рванет и у нас тоже.

– Да ну, бросьте, молодой человек, – возразил Вазин, – у нас это невозможно. Не сейте панику почем зря. Покричат и разойдутся. Париж будет стоять. Вот увидите. Тут совсем не такие люди. Это вам не бидонвиль.

– Вы не представляете запала…

– Да все я представляю. Не надо грандировать единичный случай.

– Да я вовсе не…

– О да! Еще как! – Вазин решил придавить меня перед всеми. – Я вас понимаю, мон жён ами. Вам хочется события. Наскучило писать о всякой ерунде: о malgré-nous… об эмигранте-мемуаристе, который застрял в лифте и умер… о стертых с карты города детских домах и еврейских приютах… Хочется чего-то громкого. Да, да, вижу. Сам таким был. Но беда в том, что события случаются редко. Жизнь по большей части состоит из будней. Шедевры не пишутся каждый год. В театрах чаще всего тривиальность. О синема я молчу. Что остается? Терпеть. Не пытайтесь бежать впереди события, которого нет и наверняка не будет.

Хотелось ответить крепко, но лучше не ругаться. Кто я такой? Беглец сомнительного происхождения, без опыта, без родственников и друзей, за плечами у меня только советский институт дураков, да и тот дипломов не выдает.

Написал хорошо, меня похвалили, и все равно, изрядно порезав, статью поставили сопроводительным материалом к большому интервью с Пьером Граппеном ^[4], которое взял по телефону проклятый Вазин; интервью получилось мягкое, декан отшучивался, опровергал почти все, о чем писал я: о самоуправлении, захвате студентами зала советов профессоров, ни о каком Mouvement du 22 Mars он, понятное дело, не слышал, никаких троцкистов не существовало, просто мальчики хотят ходить в общежитие к девочкам, а девочки хотят ходить к мальчикам, вот и все, беспорядки?.. да всюду есть беспорядки, Факультет строится, у декана в туалете, например, до сих пор нет света, электрикам некогда, всему свое время, троцкисты тут ни при чем, ну, может, они и существуют, дети в разные игры играют, и вообще, все это пустяки, электричество проведем, Факультет достроим, побузят и успокоятся, заверял нас декан Граппен, все это временно; Вазин был этим очень доволен, он поддакивал декану Граппену, он с ним соглашался, выражал надежду, что скоро все утрясется – «о, поверьте мне, очень скоро!» – восклицал тот, Вазин развел руками: «Ну-с, молодой человек, материальчик ваш никуда не годится… у страха глаза велики…»

Я держался на ниточке, на тоненьком волоске.

Стояли чудесные ландышевые дни; я почти не спал; птицы поднимали ни свет ни заря, я выходил и шел вдоль стены клиники, на бульваре Араго прикидывал, где бы я поставил для Вазина гильотину, мочился в вонючем виспасиенне, пил кофе стоя, шел пешком до станции Сен-Марсель. После работы я ждал Мари на площади Republique, она брала меня под руку, и мы шли на левый берег… прощались перед самым закатом. В поезде я читал книгу или вспоминал стихи, не подпускал тоску; на безымянном перекрестке, где обрываются семь улиц (урбанистический абсурд, дыра в карте города), я дожидался заката. Очень подходящее место, неживое, тут нет ни скамейки, ни даже столба, к которому хотелось бы прислониться, редко и ненадолго появлялся автомобиль с сигаретным огоньком. Закат сгорал, смывая с меня тоску, он грелся на моей рубашке, лизал ботинки, льнул ко мне, ручейки уносили фантики и окурки, я шептал стихи, они вылетали из меня, как сорванные ветром лепестки черемухи… они сгорали в зареве, и наконец, все погасало; я медленно шел по rue d'Alesia, сикоморы серебрились, от их шуршания пробирала приятная дрожь… и это были уже не деревья, а… я не знаю что… я знаю точно: Мари, мы бы могли тут остаться навсегда.

Весь апрель сплошное благоухание, пыльца в воздухе. Не надышаться, голова кругом…

И вдруг в редакцию заявился полицейский. Спрашивает меня.

Почему меня?

Ничего не объясняет, хочет говорить тет-а-тет. Но не увозит, подумал я с надеждой. Один пришел, значит, не все так плохо. Заходим в кабинет главного редактора, она остается. Полицейский бросает шляпу на стол и садится в ее кресло. Я вальяжно устраиваюсь сбоку, чтобы не оказаться напротив него, как подследственный. Роза Аркадьевна стоит, скрестив руки, поглядывает на нас. Ну и сцена! Волнуюсь, но ничего не спрашиваю, жду. Изображаю улыбку, вздергиваю легкомысленно бровь. Он не торопится, осматривается. Лет пятьдесят, в штатском, одет невзрачно. Приглаживает прядки на темени, смотрит на меня и вкрадчиво объясняет:

– Студенты снимали любительский фильм в развалинах Бушонвьерской церкви, начали разгребать кучу камней, а там – тело мужчины. Сохранился хорошо. Практически мумия. Опознать пока не удалось, эксперты над этим работают.

– А я тут при чем? Я не эксперт и об этом ничего не писал.

– Да, вы не эксперт, – полицейский осклабился, смотрит на меня, на свои ногти, снова на меня, – и об этом вы пока не писали. Об этом никто еще не писал. В кармане пиджака мумии нашли клочок бумаги со списком имен. Три имени тщательно зачеркнуты, их мы пока не разобрали, но экспертный отдел обязательно разберется. Зато одно сохранилось совершенно отчетливо.

Он достал вчетверо свернутый листок. У него были неловкие руки, или, может быть, он сознательно изображал неловкость, чтобы помедленней развернуть бумаженцию. Похрустывая пальцами, он почти любовно разглаживал складки. Наконец, справился, разровнял бумагу и придвинул ее так, чтобы она легла передо мной, ровнехонько. Я поднялся и склонился над столом, так, согнувшись, я смог прочесть мелкими буковками написанное имя.

– Это ваше имя?

Я с облегчением понял, в чем дело.

– Нет, – усмехаюсь, – не мое.

– Вы уверены?

– Да, я уверен, уверен! Это не мое имя. Это мой псевдоним! Имя мое вот. – Достал из внутреннего кармана пиджака мой американский паспорт, сделал несколько разглаживающих движений, распахнул, снова погладил и только затем передал полицейскому. Наслаждение было невероятное. – Я в Париже недавно. Меньше года. Уверен, что это недоразумение.

– Да, да, – мямлил тот, изучая мой документ. – Паспорт новенький. Недавно сделали?

– Недавно, да. А кто вам сказал, что я пишу под этим именем, интересно?

– А давайте съездим ко мне в участок! Там и разберемся…

Ох, натерпелся я этих разговоров!..

Редактор заметила, что я побелел, вот-вот взорвусь и испорчу все (она помнила, как я вышел из себя во время антракта в театре), налила мне воды, положила руку на плечо и твердо сказала:

– Тут нечего разбирать, детектив. Псевдоним использовали в нашей газете задолго до прибытия молодого сотрудника из США, которого нам, кстати говоря, рекомендовал старейший эмигрантский журнал в Нью-Йорке. Мы слишком дорожим людьми, чтобы в такие дни отпускать их по пустякам. Поймите, этот псевдоним ничего не значит. Чуть ли не каждый из нас под этим псевдонимом хотя бы раз да писал. Обычное дело.