Как править миром - читать онлайн книгу. Автор: Тибор Фишер cтр.№ 27

– Я мог бы соврать, будто я не иранец, – говорил он, – но больше всего я ненавижу в иранцах их лживость.

И что самое забавное: все эти нищие, сборщики разнообразных пожертвований и прочих надоедалы, пристающие к тебе на улице, злятся, если ты посылаешь их на хрен. Я сам с таким не раз сталкивался. Они тебя отвлекают, мешают пройти, ты им вежливо говоришь «нет», но они не отстают, а потом обижаются, когда ты убедительно обозначаешь свою позицию крепким словцом.

У статуи Кобдена с удивлением вижу Семтекса, который устанавливает оборудование. Но и он при виде меня удивился не меньше.

– Я думал, я буду работать с каким-то Дэвидом Смитом, – говорю я.

– Это я, дружище, – говорит он. – Я изменил имя. Официально. По всем документам. Так что никто не обвинит меня в обмане. Мне сказали, я буду работать с Эдисоном.

– Ну, до сегодняшнего утра так и было, но он получил более выгодное предложение. А почему Дэвид Смит? Нельзя было придумать что-то пооригинальнее?

– Ни в коем разе, – отвечает Семтекс. – Как проверишь биографию Дэвида Смита? Я теперь – человек-невидимка. Кстати, как я уже говорил, я ни слова тебе не скажу о… ну… о пожаре. Это было бы несправедливо. Так что я буду молчать. О пожаре. Но по поводу всего остального я буду глумиться по полной программе, потому что ничего другого ты не заслужил, и тут такое обширное поле для деятельности… – Семтекс делает паузу, размышляя, как еще можно меня уязвить. – А что ж тебя сразу не взяли на эту съемку? Это уж точно не гонки на колесницах из «Бен-Гура». Я оскорблен в лучших чувствах.

– А что же ты не искалечишь Джо’на, раз он тебя унижает, давая работу?

Не первый год я пытаюсь добиться, чтобы Семтекс сорвался на Джо’на, но, как известно, наши желания никогда не сбываются.

Семтекс продолжает бубнить, жизнерадостный, как гробовщик, но я даже не слушаю, что он бубнит. Мне все равно. Какой смысл сердиться, если всем наплевать?

Прибывает ведущий. У меня уже выработалась привычка: знакомясь с кем-то впервые, прикидываю про себя, как именно и когда он меня разочарует или подставит. Сразу ясно, что профессор Хедли меня не разочарует, потому что презумпция невиновности в данном случае вообще не действует. Я не знаю, что происходит в наших университетах, но мне встречались более импозантные стажеры-сантехники. С виду Хедли – вылитый педофил с бегающими глазками и суетливыми манерами человека, который знает, что занимает чужое место.

Почему Джо’н выбрал его ведущим? Какое влияние он имеет? Какую чушь, поразившую бедное воображение Джо’на, нес профессор на званом обеде, или где они там познакомились? Может, он просто дал Джо’ну денег, чтобы попасть в телевизор? Мне все равно. С возрастом понимаешь, почему совершается столько чудовищных злодеяний, и почему иногда нужно просто выполнять приказы.

У нас небольшая накладка: у меня нет сценария. Эдисон, очевидно, не подготовил никаких материалов, а если и подготовил, он не такой идиот, чтобы делиться со мной информацией и облегчать мне работу. А у меня не было времени подготовиться. Какой-то таинственный незнакомец, наверное, юный стажер-редактор, переслал мне список статуй. Скорее всего, выбранных наугад.

– Где мой сценарий? – вопрошает профессор.

Резонный вопрос. Есть ряд причин, по которым я не могу предоставить ему сценарий. Прежде всего потому, что сценария нет. Меня подмывает сказать, что поскольку он у нас главный знаток исторических памятников, то наверняка разбирается в теме без всяких сценариев. Но я так не говорю.

– Я думал об этом, – говорю я своим лучшим начальственным тоном маститого режиссера. – Сценарий задает слишком тесные рамки. Мне хотелось попробовать… импровизацию. Без подготовки, прямо из головы. Пиршество интеллекта, если угодно. Просто рассказывать о статуях банально. Выпустим подсознание на волю. Пустимся, так сказать, во все тяжкие.

Семтекс реагирует, не реагируя вовсе. Оператора не обманешь. Он изучает камеру, словно та требует пристального изучения. Я удивлен, что у нас есть бюджет на оператора и режиссера. Когда я начинал, в стародавние, доисторические времена, на съемку каждого выпуска каждой программы подряжали целую команду. От четырех до шести человек. Помощник оператора. Звукорежиссер. Пара продюсеров. Помощник продюсера.

Профессору явно не хочется напрягаться и выдумывать из головы, но ему нравится мысль о пиршестве интеллекта, и поскольку он никогда не работал на телевидении, он не понимает, что я нагло блефую.

Хедли исходит из предпосылки, будто я знаю, что делаю. Во всяком случае, он не сумел раскусить мой экспромт. Не стоит надеяться, что это надолго. В пленочные времена приходилось следить за хронометражем, но с появлением цифровых камер уже незачем экономить секунды: ведущий или интервьюируемый может нести любой бред сколь угодно долго, и тебе это не стоит почти ничего. Я еще застал времена, когда ветераны пленочной съемки смеялись над цифрой. Катастрофы всегда начинаются со смеха. Мне все равно, если получится полный отстой, потому что это не мой проект, не мое детище и я явно не сделаю себе имя на пафосных пятиминутных сюжетах о лондонских статуях, пусть даже ведущему есть что сказать по существу.

– Эти статуи суть экскременты империалистического общества. Это не лица, а кучки фекалий, увековеченное дерьмо, – изрекает профессор. Видимо, эти фразы – «домашняя заготовка». – Это окаменевшие испражнения бесчеловечного общества.

Семтекс отступает от камеры, и пролетающий мимо голубь срет ему прямо на голову. Это смешно, но профессор не так хорошо знает Семтекса, чтобы над ним смеяться, а я не хочу говорить ничего такого, что может вывести Семтекса из себя.

Делаю вид, что ничего не случилось, и продолжаю внимать профессору, который размахивает руками, как разъяренный итальянский официант. Сейчас это модно. Политики, телеведущие – они только и делают, что скачут, как возбужденные рэперы, и размахивают руками. Маши руками, словно тебе и вправду не все равно.

Мы расположились напротив клуба «Коко», который раньше был «Дворцом Камдена», а еще раньше – чем-то другим. Лондона не существует. Вернее, количество Лондонов неисчислимо и бесконечно, и поэтому какого-то одного Лондона быть не может. Это какая-то странная физика. Того Лондона, в котором я вырос, уже давно нет.

– В эпицентре моего эпифеномена стоит мой собственный член, – продолжает профессор.

Как мы до этого докатились? Впрочем, мне все равно. Пусть помашет руками еще минут пять. При такой жестикуляции он выглядит еще хуже, но я подчиняюсь приказам. В конце съемки профессор вручает мне тоненькую брошюрку с надписью на обложке: «Мой член: Поэма».

– Это поэма о моем члене, – поясняет он.

Сзади на обложке красуется фотография пениса. Снимок зернистый, нечеткий. Как фотокопия с плохой фотографии деформированной редьки. Будь у меня такой член, я бы постеснялся являть его миру. Поскольку нам еще предстоит вместе работать, решаю дождаться, когда профессор уйдет, а потом уже выкинуть брошюрку в ближайшую урну.