Как править миром - читать онлайн книгу. Автор: Тибор Фишер cтр.№ 13

– У меня все хорошо. Как у тебя, Эдисон?

Отбиваю подачу, называя его по имени. Полезная вещь – этикет, позволяет говорить ни о чем и помогает скоротать время, когда ты застреваешь один на один с Эдисоном в лифте. Удивительно, что он вообще со мной заговорил. Потому что формально и неоспоримо он стоит выше меня в нашей иерархической пирамиде благодаря своему полнометражному фильму, пусть и не вышедшему на экраны. Он у нас дерзновенный и высокобюджетный. Или он тоже теряет позиции?

– У тебя все хорошо? Правда, все хорошо? – Эдисон одаряет меня томным взглядом.

Примитивная хитрость. Ты повторяешь вопрос, чтобы подчеркнуть, что это не просто дежурная вежливость, а искренняя озабоченность благополучием собеседника. Потому что тебе действительно не все равно. Разумеется, большинство из нас тут же схватится за возможность пожаловаться на жизнь и выложить все, что давно накипело.

– Правда. – В разговорах с подобными Эдисону – только имя, звание и личный номер. Может быть, что-то про погоду. Не выдавай информацию: ее потом могут использовать против тебя. Думаю, не завести ли разговор о фильмах, так и не вышедших в прокат, но это заведомо проигрышный вариант. – Я слышал, ты был в Сирии.

– Да. – Вальяжная пауза. – Неплохая война, перспективная. Если найдется время. Много секса. – Очередная вальяжная пауза. – Ты нашел сейф Херби?

Он все же не устоял и спросил. Вполне логично. Бей лежачего, и тогда он, может быть, не поднимется вовсе.

– Нет, – говорю я с напускным безразличием, но стараюсь не переигрывать.

Лифт, похоже, застрял на первом этаже. И что, мне теперь сидеть тут с Эдисоном весь день? Мое «нет» вроде бы сработало.

– Слышал про Джима? – спрашивает Эдисон после целой минуты молчания.

Киваю. Я слышал про Джима. Его обнаружили в гостиничном номере в Найроби, где он повесился на собственном галстуке под японскую порнуху с участием осьминогов, включенную на огромном плазменном экране. Что происходит с нынешними мужиками? Ни на минуту не могут оставить в покое свои причиндалы. Единственное, что меня удивило: что у Джима был галстук.

Никто не знает, что это было: самоубийство или несчастный случай. Мой опыт подсказывает, что настоящие самоубийцы – это не наркоманы, не люди в глубокой депрессии и не любители полосовать себя бритвой. Настоящие самоубийцы не проявляют своих намерений, подходят к делу серьезно и вдумчиво, и у них все получается с первого раза.

Полгода назад мы с Джимом обедали. Разумеется, я не хотел с ним обедать. Это была чистой воды дипломатия. Он мог бы выдать какую-то полезную информацию или же оказать мне услугу, ошибочно полагая, что когда-нибудь я отплачу ответной услугой.

Джим опоздал почти на час, пришел какой-то перевозбужденный, а как только мы заказали еду, прошептал: «Я боюсь темноты», свернулся калачиком на полу и принялся рыдать в голос. Он тогда плотно сидел на коксе и заправлялся по несколько раз на дню.

Вызвали «скорую». Сколько я ни объяснял, что он мне не друг и что мне хотелось бы спокойно сесть и отведать цесарку под соусом из чернослива и фенхеля, которую только что принесли, врачи заставили меня ехать с ними в больницу. Меня самого беспокоит, какой я безжалостный и толстокожий, потому что мне до сих пор жаль той не съеденной мной цесарки.

А вот Джима не жаль совершенно. Моя реакция: одним соперником меньше. Что, конечно, характеризует меня не с лучшей стороны. Никто не рождается с желанием радоваться тому, что его ближний умер от удушья за просмотром порнухи, в которой несчастный головоногий обретает бесславный конец в японской йони. Это приобретенное качество.

– По крайней мере, он умер, занимаясь любимым делом, – говорю я.

Лифт наконец-то доехал, и двери открылись. Эдисону понравилось мое замечание, и пока он вальяжно хихикает, я быстренько с ним прощаюсь и скрываюсь в уборной. Надеюсь, Эдисон не увяжется следом за мной, а если увяжется, закроюсь в кабинке.

Выходя из телецентра (читай: сумасшедшего дома), с удовольствием смотрю по сторонам. Приятно видеть, что на улице нет никого, так или иначе связанного с телевидением. На фонарном столбе висит объявление с фотографией важного черного кота. «Это ваш кот?» – написано над фотографией, типичной для многочисленных объявлений о пропавших и найденных домашних животных. Ниже – текст: «Я его съел. Под грибным соусом с белым вином. Было вкусно».

У входа в метро сидит бомж, закутанный в одеяло. Типичный попрошайка с непременной картонной подстилкой и собакой на поводке. Я его часто здесь вижу. Даже в разгаре лета, когда солнце жарит вовсю, город изнемогает от зноя и хочется раздеться до пояса, он все равно кутается в одеяло. Это часть представления. Мне вдруг приходит на ум, что единственное различие между нами – по мне еще не заметно, что жизнь явно не удалась.

Небольшая поправка: в пересчете на ежедневную выручку он зарабатывает всяко больше меня.

Сколько нас таких, рыдающих дома в подушку? Легко храбриться при посторонних, пару часиков на совещании или в офисе, но что происходит, когда ты приходишь домой и остаешься один за закрытой дверью? Ведь это и есть настоящая жизнь? Когда ты один? Может, поэтому мы и не любим находиться в одиночестве?

Сегодня утром все припорошено снегом. Прощальный привет от зимы. Взглянув на меня с какой-то особенной горечью, Эллен идет на работу. Разумеется, это я виноват, что ей надо мчаться на встречу в такую рань, что сегодня на улице снег, что ей вообще нужно работать. Это я виноват, что она стала моей женой и что я, расслабленный и никуда не спешащий, пью кофе на теплой кухне, пока жена собирается на работу.

– Хотя бы один из нас должен работать.

Она вкладывает в эту фразу всю свою злость. Можно возразить, но я знаю, что это бессмысленно: Эллен нравится изображать великомученицу, и поскольку я действительно никуда не спешу и пью кофе на кухне, сидя в старой домашней футболке, мои возражения, что я тоже работаю, прозвучат не особенно убедительно. К тому же моя так называемая работа не принесла никаких результатов и, что самое главное, никаких денег. Я ломал голову несколько месяцев, но у меня так и нет грандиозной идеи под большие деньги Джо’на. Есть куча мелких идеек, и весьма неплохих, но они точно не тянут на мегапрограмму, которая потрясет мир и сразит всех наповал.

Юи смотрит в окно, открыв рот.

– Снег беспомощный, – говорит Юи. – Снег беспомощный.

– Ага.

Понятия не имею, что она хочет сказать, и мне совершенно не хочется полчаса выяснять смысл этой туманной фразы, поэтому я прошу Юи проводить Люка в школу.

Юи, наша помощница по хозяйству, невероятно ленива. Дай ей волю, она бы только и делала, что предавалась безделью, но если ее попросить, она великодушно исполнит свои обязанности. Каждую просьбу я повторяю дважды, просто чтобы быть уверенным, что меня поняли правильно. Вероятно, такая же практика существует и во французском Иностранном легионе: все команды повторяются дважды во избежание недоразумений. Когда я так делаю, Юи всегда недовольно хмурится, но я уже пару раз накололся, доверившись ее знанию английского, и теперь строго придерживаюсь системы контрольных повторов.