Смилодон - читать онлайн книгу. Автор: Феликс Разумовский cтр.№ 56

– Да, князь, вы правы. Жрать хочется зверски, – Анри помог Бурову одеться, первым, повиснув на руках, слез с трубы, и они отправились обратно – по скату крыши к дубу, над пропастью двора на стену. Подняли на прощание якорь, вытянули веревку из кольца – и все, никаких следов. Кроме массивного, засевшего в дубе намертво, хорошо оперенного болта. А сверху на людскую суету смотрели бледная луна и мелкие, похожие на битое стекло, звезды. Им было наплевать…

Домой добирались в тишине, без приключений – Лютеция спала. Дрыхнули разбойнички, почивали шлюхи, томная аристократия, вернувшаяся с гульбищ, уже видела свой первый сон. Только Вася Буров да шевалье де Сальмоньяк топали по ночному городу, всматривались, вслушивались в его обманчивую тишину, не отнимали пальцев от рукоятей шпаг. Главное в этой жизни что? Бдительность.

Однако оказалось, что не только им одним не спится в ночь глухую. Будучи уже в родных пенатах, в парке, они вдруг услышали грохот ко лес, и вскоре мимо них к центральной усадьбе, словно на пожар, пронеслись две кареты. Из них чертом выскочили мажордом и отделение лакеев, а командовала всей этой бандой рыжая сиротка Лаура Ватто.

– Этого в разделочную, – указала она на связанного человека с мешком на голове. – И разбудите Немого. Для него сегодня много работы.

И она засмеялась, мстительно и торжествующе. Словно хищный зверь зарычал. Хлопнули двери, вскрикнул увлекаемый в застенок пленник. И тут же замолк – дворецкий со своими лакеями даром хлеба не ели.

– Так, еще один, – шевалье вздохнул, впрочем, совершенно равнодушно, сунул в рот жухлую былинку, сплюнул. – Работает сирота. Надо отдать ей должное, с огоньком.

Буров промолчал: в глубине души ему было неприятно, что он живет с бестией, мегерой, исчадием ада. Нет, что ни говори, а женщина должна быть женщиной. Чуткой, нежной, любящей. И не только в постели. А то ведь какая штука – семьдесят процентов международных террористов – женщины. Взрывы, убийства, насилие, рэкет – все это дело их нежных рук. Это если не считать наемниц, женского армейского контингента и… И тут Бурову сделалось смешно – господи, ведь при шпаге, в ботфортах и в парике, а мыслями все там, в двадцать первом веке. В котором, по большому-то счету, ему и места не нашлось. Да, странная все-таки вещь – человеческая психика. И память тоже. Интересно, как там жив-здоров черный, привыкший шастать через форточку кот? Котище. Здоровенный, мордастый и смышленый. Его хотелось бы увидеть куда сильнее, чем жену. Да, впрочем, какую там жену! Бывшую, прежнюю, сразу после судилища подавшую на развод.

– На войне, как на войне, – сказал, чтобы хоть что-то сказать, Буров и по шуршащей листве, огибая цветник, задумчиво направился к усадьбе. – Не знаю, как вы, шер ами, но я, если чего-нибудь не съем, не усну.

В чем, в чем, а когда дело касалось еды, Анри был человеком компанейским.

– Вы читаете мои мысли, князь, – воодушевился он.

Ну и не мудрено, что, проникнув в дом по водосточной трубе, друзья направились первым делом на кухню. До завтрака далеко, а кладовая с колбасами, сырами и копченостями – вот она, родимая, заперта на плевый, будто игрушечный, замок. А ко всему этому духовитому, перченому, соленому, тающему во рту харчу очень хорошо идет оставшееся с ужина старое доброе бургундское. Впрочем, токайское и лакрима-кристи <Сорт вина.>идут тоже совсем неплохо. Под шпигованную-то буженину и малосольную ветчину… В общем, ночь друзья провели не зря, нагулялись от души и нажрались от пуза. Новый день начинался хорошо, правда, несколько тяжеловато.

– Боюсь, князь, теперь мне уже будет не уснуть, – пожаловался шевалье на сорок пятой минуте пиршества, взглянул с отвращением на потрепанный окорок и с видимым усилием поднялся. – Или, может, все же попробовать?

– Попробовать, мон шер, попробовать. Как говорится, попытка не пытка, – Буров кивнул, закрыл кладовку и следом за Анри подался из кухни. – Счастливо отдохнуть, мой друг. Увидимся за завтраком.

Сам он отдыхать не собирался: поднявшись к себе, устроился за столом и принялся копировать пергамент из буфета. Судя по всему, вещь редкая, цены не малой. Пусть будет, пригодится. Хотя, на первый взгляд, черта ли в нем собачьего? Латинские, причудливо раскрашенные литеры, какие-то каббалистические знаки, хитрые загогулины еврейских завитков: “Мы, библейский народ. Жизнь. Разум. Власть на земле”. А еще на пергаменте были рисунки, красочные, разноцветные, выполненные с поразительным мастерством. Фантастико-аллегорические, совершенно непонятные. Буров порядком притомился, срисовывая все это великолепие: гадов – свивающихся в клубок, распятых на крестах, кусающих себя за хвост, летучих Меркуриев в крылатых сандалиях, пустынные пейзажи и прекрасные сады, драконов и грифов, купающихся в фонтанах. Причем колер у него был один – радикально-черный, и чтобы не упустить все многообразие красок, пришлось уже по-русски делать сноски: у этой розы с человечьей головой стебель золотой, корни голубые и шипы серебряные, а вот этот монстр с высунутым языком шерсть имеет желтую, когти коричневые, рог кроваво-красный и глаза ярко-васильковые. В общем, прокорпел Буров все утро, с трудом успел управиться и, даже не взглянув на камень в футляре, с тяжелым сердцем отправился завтракать. Невыспавшийся, мрачный, терзаемый после окорока жаждой.

А в гостиной, хоть и Розовой, было тоже мрачно. Маркиз сидел сгорбившись, изжелта-серый, с видом Сократа, принимающего яд, пил крепчайший кофе и тихим, но суровым голосом говорил гaдocти. Досталось всем – и Мадлене за нерасторопность, и Анри за неинициативность, и Лауре за головотяпство, а главным образом мудаку Бернару, у которого этой ночью клиент взял да и помер на дыбе. И ведь не в первый раз…

– Ох, плохо дело, князь, – расстроился шевалье. – Я-то думал, что мы пока без кучера и, значит, можем отдохнуть. А у него, оказывается, люди мрут. Теперь точно не будет нам покоя, заставят куда-нибудь ехать.

Как в воду смотрел.

– Единственное, что утешает меня и внушает скорую надежду на благоприятный исход предприятия, так это похвальный пыл и примерное рвение моего младшего сына и князя Бурова, отменнейшего патриота, – маркиз даже прослезился. – Вот они, скромные герои, не жалеющие живота своего, готовые положить оный на алтарь отечества, вскормившего, а главное, вспоившего их. Виват! Вперед, богатыри! В атаку, чудо-молодцы!

Как видно, нажрался он вчера, хоть и в одиночку, но знатно. В общем, как и предвидел шевалье, пришлось ехать с утра пораньше. Анри отчаянно зевал, Буров немилосердно потягивался, Бернар смотрел зверем, ужасно скалился и все норовил угостить прохожих кнутом. По роже, по роже, так, чтобы сопли, слезы, кровь ручьем. Зато орловцы-звери, сытые, лоснящиеся, бежали по парижским улицам, весело, напористо, с рессорным скрипом влекли карету по булыжным мостовым. Куда? Естественно, к Кладбищу Невинных, поближе к обиталищу старой хромой колдуньи.

– Я, князь, пас, – сразу заявил Анри, когда карета остановилась. – Общество попугая для меня невыносимо. Лучше уж с Бернаром, дерьма меньше. Я, пожалуй, посплю.

– Ну что ж, колхоз – дело добровольное, – Буров усмехнулся, поправил шляпу и, выбравшись из экипажа, окунулся с головой в шумный, волнующийся и не имеющий дна омут рыночной суеты. Однако нынче там все разговоры были не о торговле – о страшном, являющемся по ночам дьявольском создании – Мохнатом монахе. Стук его сандалий по мостовым напоминает цокот копыт, борода черна, кудрява и раздвоена, глаза же сверкают красными и зелеными огнями, как обычно мерцают искры среди догорающих углей. Господи спаси услышать его мерзкий смех, ощутить прикосновение когтистых пальцев, а пуще всего – мерзкого, блудливого, похотливого члена. Аминь! Так вот, прошлой ночью это исчадие ада тайно пробралось в аббатство Сен-Жермен и осквернило своим гнусным присутствием скромную келью отца Фридерика, праведного католика, доброго христианина и скромного пастыря. Ведающего уже много лет финансами аббатства. “Изыди, сатана! Сгинь! Сгинь! Сгинь! Пропади! – не растерявшись, закричал он, пал на колени и истово, глядя на святое распятие, трижды осенил себя крестным знамением. – Сгинь! Пропади! Заклинаю тебя именем Приснодевы, заступницы нашей!” И Мохнатый монах сгинул, двинув напоследок преподобного отца в ухо и к тому же похитив шкатулку с монастырской казной. После него еще долго воняло серой, фекалиями и паленой шерстью…