– А может, они между собой и не связаны? – предположил Артур, появляясь на пороге. На бедрах было повязано полотенце, мокрые волосы казались почти черными.
– О чем ты? – рассеянно спросила Катя. Она поглядела на мужа и вновь отвернулась к окошку. Лето скоро кончится, подумалось ей. Вроде еще тепло, даже жарко. Но ночи становятся все длиннее, и в самом воздухе разлита обреченность. Тягостное предсмертное ожидание грядущих холодов.
– Я говорю, может, флешка и значок на ноутбуке не связаны с твоим Никитой, эти события – обычная череда случайностей? Мы просто придаем им слишком большое значение. Пытаемся выстроить цепочку там, где нечего выстраивать.
– Никакой он не мой! – Катю покоробило это «с твоим Никитой».
– Извини. – Артур снова ушел в ванную, и теперь говорил оттуда, повысив голос. – Не цепляйся к словам. Скажи, что думаешь?
– Ты сам в это не веришь, – устало проговорила Катя. – Зачем пытаться убедить себя, что проблем нет, если они есть? Все равно накроет рано или поздно.
Он промолчал, и Катя продолжила.
– Ты забрал у Светы ключи от дома? Давай завтра съездим, посмотрим, с соседями поговорим. Может, что-то прояснится.
– Что ты хочешь найти? Бандитский притон? Штаб-квартиру мафии?
– Прекрати. Не юродствуй!
Артур вернулся на кухню. Он был уже в шортах и майке.
– Я пошутил. Не дуйся, – примирительно проговорил он.
– Я не дуюсь. Так мы можем съездить? – не отступала Катя.
– Можем. А чего ты тут сидишь? – спросил он, заметив наконец-то, что на плите ничего не булькает, не жарится, да и едой не пахнет. – Готовить не хочется?
Катя виновато улыбнулась, но, прежде чем успела извиниться, Артур подошел к ней, сел рядом.
– Давай сходим куда-нибудь, поедим жутко вредных гадостей.
Вид у него был, как у школьника, подбивающего сбежать с уроков, и эта ребячливость так ему шла, что Катя позабыла на миг о своих нелегких думах и засмеялась, потрепав его по макушке.
– Например, каких?
Он пожал плечами и широко улыбнулся.
– Фастфуд. Будем толстые, зато сытые и довольные.
– Уговорил.
– Собирайся, котенок, а я сейчас в почте одну вещь гляну. Забыл совсем – кое-что прислать должны. – Муж целомудренно поцеловал ее в щеку и вышел.
Катя поглядела ему вслед. Артур держался молодцом. Организовал необходимое для девятого дня: заказал кафе для поминок и службу в церкви, известил всех, куда и когда приходить. Обо всем позаботился, снял с ее плеч хлопоты. «Я счастливая женщина. У меня лучший в мире муж, я люблю его, а он любит меня».
Это должно было вдохновить, обрадовать или хотя бы успокоить, но – увы. Не отпускала мысль, которую Катя изо всех сил старалась прогнать.
Мысль была такая: если бы Артура не потянуло на приключения, ничего этого – ее слез, переписки с Никитой, смерти матери, – ничего этого могло и не быть. Наверняка бы не было! Жили бы себе и жили. И мама бы тоже жила.
Катя знала: нет ничего хуже, чем злиться на того, кого простила, заново воскрешая похороненную обиду. Артур ничего не сможет изменить. Видимо, им суждено было пройти путь от точки «А» до точки «Б», чтобы заново понять, оценить друг друга и свои отношения.
Умом она понимала это и пыталась убедить себя, что чему быть, того не миновать, но сердце ныло, а у кошек, что скребли на душе, были длинные острые когти.
Артур что-то бодро говорил, уйдя в комнату, а Катя все сидела, как приклеенная. Потом поднялась, подошла к зеркалу. На ней было то же платье, в котором она ходила на работу – бледно-зеленое, чуть выше колен, с пояском на талии. Так и не переоделась. Ну и ладно.
Катя привычным жестом поправила прическу. Волосы отросли до плеч, но она решила не стричь их. Пусть еще немного отрастут.
«Может, челку обрезать?» – вскользь подумала она, доставая из сумочки пудреницу и помаду.
– Ты готова?
– Угу, – промычала Катя, подкрашивая губы.
И тут ее толкнули в спину. Не сильно, легонько, но вполне ощутимо. Она тихо ахнула и обернулась. Никого. Пересиливая страх, снова посмотрела на свое отражение, ожидая увидать кого-то за плечом.
Но в зеркале отражалась лишь она сама – ее испуганное, бледное лицо. Пятна румян придавали ей горячечный, болезненный вид; глаза казались огромными, непривычно темными из-за расширившихся зрачков.
«Он смотрит на меня. Я его не вижу, но он сейчас на меня смотрит», – подумала Катя, абсолютно уверенная, что так и есть.
Затылок покалывало, в ушах гудело. Кате казалось, она не сможет сдвинуться с места, так и застынет навеки каменным изваянием, но наваждение внезапно пропало.
Когда ничего не подозревающий Артур вышел в прихожую, ей даже удалось сделать вид, будто все в порядке. Хотелось рассказать ему, что случилось, но убраться отсюда куда подальше хотелось гораздо сильнее.
Что бы муж ни говорил, Катя знала: они не одни в квартире. Кто-то наблюдает за ними, дышит в спину, касается их взглядом и желает зла.
Глава 12
В ресторанчике, расположенном в центре города, было многолюдно. Катя с Артуром сидели возле окна; рядом на подоконнике валялись помятые желтые бумажные короны. Возле касс толпились человек двадцать.
В детстве Катя ездила на лето в деревню, к бабушке, маминой маме. Та держала кур, и каждый раз, когда подходила к загону кормить их, пестрая ватага сбегалась к хозяйке, нетерпеливо квохча, задевая друг друга, вытягивая шеи. Катя смотрела и думала, что мир для каждой курицы в этот момент сужался до размеров блюда, которое бабушка держала в руках. Они не замечали ничего и никого, жадно ожидая своей порции еды.
Совсем как эти люди, делающие заказ, перечисляющие, чего бы им хотелось съесть и выпить.
За окном тоже бурлила жизнь: толпы людей шли друг навстречу другу, пересекали улицу во всех направлениях. Машины мчались, сигналя на разные голоса; автобусы, троллейбусы подъезжали к остановке и тут же отбывали, забирая с собою взрослых и детей.
Лет десять назад, а может, и больше, в центре Казани ходили трамваи. Звенели, скользили по рельсам, разъезжались – одни к Центральному парку Горького, другие – к железнодорожному или автовокзалу. Трамваи номер два, шесть, четыре, восемь, двенадцать…
Кате нравилось кататься в трамваях, но их, наверное, посчитали слишком громоздкими, неуклюжими и нерасторопными, не вписывающимися в тот стремительный темп, каким стал жить город. Поэтому рельсы вырвали из земли, места, где они находились, заасфальтировали, а поверх пустили суетливые автомобильные потоки.
Дольше всех продержалась, кажется, «двойка», что шла от железнодорожного вокзала до медицинского университета, поднимаясь в гору мимо колоссальной фигуры революционера Мулланура Вахитова, который застыл на высоком холме. Полы его каменных одежд развеваются, он сурово глядит куда-то вдаль. Кате всегда думалось, что ему давно надоело стоять на одном месте, хочется спрыгнуть с опостылевшего постамента (он и ногу уже как будто занес, и руку отвел в сторону) да шагнуть на вольный волжский берег.