Пария - читать онлайн книгу. Автор: Грэхем Мастертон cтр.№ 44

Я отдал ему фотографию.

— То же самое творится и с моими фотографиями Джейн, — сказал я. Они меняются. Они выглядят почти так, как и раньше, но не совсем.

— Как ты думаешь, что это значит? — спросил Джордж. Он резко схватил меня за руку и посмотрел прямо мне в лицо. — Думаешь, это колдовство?

— В определенном смысле, — ответил я. — Мне очень трудно это объяснить. Но пара человек из Музея Пибоди исследует это дело. Может, они найдут способ обеспечить покой твоему брату. И Джейн. И всем другим духам, которые посещают Грейнитхед. По крайней мере, я надеюсь, что это им удастся.

Джордж опять надел очки.

— Я слышал плач Уилфа, — сказал он, с грустью всматриваясь в пустую дорогу, изображенную на фотографии. — Ночь за ночью я слышал его плач в комнате для гостей на втором этаже. Там никого не было, во всяком случае, я никого не видел. Но я слышал этот ужасный, отчаянный плач и бесконечные рыдания. Я даже не могу выразить, как это все выводит меня из себя, Джон.

Я сжал его руку успокаивающим жестом.

— Не переживай так, Джордж. Ты, наверно, думаешь, что Уилф несчастен, но ты можешь и ошибаться. Может, ты воспринимаешь только самую грустную часть его посмертного существования. Может, личность человека после смерти распадается на части, и где-то там может существовать счастливый Уилф, не только этот грустный.

Джордж пожал плечами.

— Я не очень могу в такое поверить, Джон, но спасибо за утешение.

— Не представляю, как бы я мог утешить тебя, — признался я. — Сам я знаю лишь одно: эти парни, из Пибоди, думают, что открыли причину этих явлений.

— Так что же это? Излучение или что-то еще в таком роде?

— Не совсем. Расскажу подробнее, когда узнаю больше. Я дам тебе знать. Обещаю. При условии, что ты тоже сдержишь свое обещание и пригласишь меня на покер.

Мы подали друг другу руки, собственно, неизвестно почему. Потом я оставил Джорджа дальше поправлять изгородь, сел в машину и поехал по кочкам Аллеи Квакеров домой.

Всю дорогу с пристани я боялся этого возвращения. Я тащился по Восточнобережному шоссе со скоростью менее двадцати миль в час, к ярости едущего за мной водителя грузовика. Но наконец я приехал на место. Вот уже у подножья холма стоит мой дом, выглядящий убого, старо и грустно под пасмурным небом. Я развернулся и, паркуясь у дома, решил, что проведу здесь ночь в последний раз. Дом казался мне таким холодным и враждебным, что я не хотел в нем больше жить.

Охваченный недобрым предчувствием, я вышел из машины и подошел к двери. Разболтанный ставень постукивал на ветру: крючок выскочил из петли в стене во время ненастья. Ставень так и будет стучать так всю ночь, если я не принесу лестницу и не закреплю его. Я открыл входную дверь и вошел в дом. В нем ничего не изменилось. Тот же холод, та же вонь гнили и та же атмосфера заброшенности и ужаса.

Прежде всего нужно было растопить камин в гостиной. Когда языки пламени стали лизать поленья, я налил себе выпить и, все еще не снимая плаща, вошел в кухню, проверить, что у меня есть на ужин. Конечно, я мог съесть бифштекс Солсбери, или курицу в соусе, или консервированное мясо, подогрев его. Но мне почему-то не хотелось ни на первого, ни на второго, ни на третьего. По чему я действительно тосковал, так это по жаркому с красным перцем, приготовленному Джейн, жгучему от перца и густому от фасоли по испанским рецептам. Мне стало жаль и Джейн, и самого себя. Мигающий призрак, три ночи кряду навещавший меня, почти изгладился из памяти, успев стереть в моем мозгу образ любимого лица Джейн, так что когда я пытался вспомнить ее, мне с ужасом приходила на память эта ужасающая электрическая маска.

— Джейн, — прошептал я сам для себя, а может, даже немного и для нее. Ведь Данте писал: „Нет ничего грустнее, чем вспоминать о счастливых временах во время бедствия“. Меня выучил этому фрагменту мой бывший шеф из „Мидвестерн Кемикал Билдинг“.

— Джон, — раздался в ответ чей-то шепот.

Она была здесь, в этом доме. Я знал, что она здесь. Ветер, который вздыхал в камине, балки потолка и оштукатуренные стены были пропитаны ее присутствием. Никакие экзорсисты не могли изгнать ее отсюда, поскольку она стала частью дома и — каким-то удивительным образом — частью меня самого. Инстинктивно я знал, что пусть даже я уеду подальше отсюда, в Сент-Луис, или дальше, или вообще на Западное побережье, Джейн всегда будет со мной. Она будет шептать мне и уговаривать, чтобы я ее любил, она будет втягивать меня все глубже в призрачный мир электрического чистилища, пока наконец моя жизнь не станет невыносимой. Я любил ее, когда она умерла, но я знал, что если она и дальше будет меня мучить, то я в конце концов ее возненавижу. Может, именно это и сгубило миссис Саймонс. Она не захотела потакать прихотям своего умершего мужа, и тот ее убил. Как долго это продлится, пока меня не настигнет такой же конец?

Я подумал, что, наверно, мертвые ревнуют живых. Брак Чарли Манци распался, поскольку появился дух его сына. Джордж Маркхем все больше беспокоился о своем умершем брате. Моя связь с Джилли была под угрозой, пока я не отошлю дух Джейн на покой. Один черт знает, сколько осиротевших жителей Салема и Грейнитхед открыло, что умершие родные ревниво защищают свои права и не позволяют иметь чувственные связи с другими людьми.

Прошлой ночью я думал, встречу ли я после смерти Джейн. Что она шептала мне сегодня утром, когда я бултыхался в воде? „Не оставляй меня“. Как будто хотела, чтобы я тоже умер и чтобы мы снова были вместе. Я задумался, не то же ли случилось и с миссис Гулт? Может быть, ее позвала умершая мать? Чувствовала ли она, что сможет быть счастлива только тогда, когда совершит самоубийство и присоединится к своей матери в мерцающем мире духов?

Может, я проявляю склонность к поспешным выводам, так же, как Эдвард. Но я начал подозревать, что все эти сверхъестественные явления имели одну цель: вызвать у осиротевших людей нелюбовь к реальному, материальному миру, убедить их в том, что лишь после смерти они смогут найти счастье и покой. Совсем так, будто мертвые изгоняли из жизни живых, в то время как живые должны изгонять мертвых. И хотя я не знал, имело ли это что-то общее с „Дэвидом Дарком“, я пришел к выводу, что Эдвард прав и что тут действуют могучие зловещие силы.

Я допил виски и вернулся в гостиную, чтобы налить себе еще порцию. Часы в холле заскрежетали, а потом пробили шесть вечера. Было позже, чем я думал: после четырех часов время для меня будто ускорилось. Огонь в камине трещал и гудел. Я подложил еще пару поленьев.

Лишь тогда я случайно посмотрел на картину с „Дэвидом Дарком“, которую Эдвард оставил прислоненной к креслу. Картина выглядела немного иначе, хоть я и не мог сказать, что в ней изменилось. Я поднял ее и внимательно изучил в свете лампы. Она казалась мне более темной, более хмурой, как будто в ней не хватало солнца. И я был уверен, что когда рассматривал ее раньше, то не видел этого угрожающего скопления туч с правой стороны.

Может, эта картина действовала как спиритическая лакмусовая бумага? Когда в воздухе висела опасность, она темнела и приобретала грозный вид. Даже нарисованные волны вздымались выше, а нарисованные деревья гнулись ниже под напором невидимого ветра.