Триумф Времени и Бесчувствия - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Сорокин cтр.№ 16

Голос.

Выходящая не из пены и не из моря, а из моего желания, сладкого и мучительного, как горный мед, приторный и темный, тягучий, как ее движения, когда она тянется ко мне в полумраке, тянется темными медовыми пальцами к моей шее и плечам, мед пальцев ее сочится и течет, ласкает и прилипает, густой мед ее касаний, темных, сладких до горечи, до медовой медлительной вязкости желаний, ее желаний, моих желаний, нашего желания, моих, моих, моих, от которых сердце разрывается переспелым гранатом, а ее сердце такое же тягучее и густое, как горный мед, как кусок засахаренного меда, засахаренное нежное сердце, оно никогда не треснет, не разорвется, оно будет густеть, густеть от темной и вязкой нежности, наливаться темной нежностью, теплой нежностью, вязкой нежностью, сводящей меня с ума.

Он не замечает моей неосторожности, моего нарочитого невнимания, он любит меня всю целиком, без деталей и подробностей, как ту скалу в море, до которой мы доплыли в четверг, мы поплыли к скале, “похожей на тонущего слона”, море было плотным и прозрачным, мы плыли голыми в полнейшем одиночестве, плыли, чтобы “помочь слону нашей любовью”, плыли далеко и долго, только мы и волны, я заставляла себя отставать, хотя плаваю гораздо лучше его, я плыла чуть позади слева, иногда касаясь его ноги, похоже, он не замечал этого, но я трогала его ногу под водой быстро-быстро, как трогают рыбы, мелкие прибрежные рыбешки, трогала небрежно, трогала невнимательно, я так люблю его невнимательно трогать, трогать его беспокойное тело, тело, постоянно ищущее что-то во мне, но только не меня, только не меня, только не меня.

Они долго плыли до скалы, выбрались на камни, и он застыл устало, а она прижалась к нему, словно к скале, и замерла надолго. Они лежали, слившись со скалой. Затем она стала ласкать его. Но уставшее тело его не было готово к ласкам. Изо всех оставшихся сил он любил ее своей усталостью, любил до изнеможения. Она стала плакать от нежности и ласкала его, наслаждаясь его усталостью, и насладилась ей так, что вскрикнула громко, разбудив своим криком немолчную громаду скалы.

Я не боюсь ее потерять, но ужасно опасаюсь найти ее. Лабиринт души ее распахнут передо мной гостеприимно. Там нет ни железных ворот с шипами, ни коварных ловушек, готовых разорвать мое чувство к ней на тысячи кусков темной ревности, нет и Минотавра. Он давно покинул лабиринт. Мучительно я не вхожу в лабиринт души ее. Догадываюсь, что мое непроникновение доставляет ей колоссальное удовольствие. Она наслаждается. Она поднимает вверх смуглые руки и показывает мне свою прелестную грудь. Ее грудь вне времени и пространства. Поэтому я не могу почувствовать ее по-настоящему, насладиться ею сполна. Я кладу свои ладони на ее грудь, но они проваливаются сквозь, ощупывают то, что не существует. Вместо груди я трогаю ее желание моего мучительного непроникновения. О как нежно и прохладно это желание!

Глотать его сперму – значит верить в наше прошлое. Будущее никак не связано с этой чудесной жидкостью. Вкус ее заставляет меня вспоминать его первый взгляд. Мы посмотрели друг на друга на улице. Он шел через площадь, а я выходила из моего любимого ресторана. На площади стоял смешной круглый табачный киоск. Ты рассеянно подошел к нему. Твой карий взгляд прошелся по пачкам сигарет в витрине, соскользнул с них и уперся в меня. Я выходила. Я была довольно далеко от тебя. Маленькая фигурка. Но ты увидел меня. Всю сразу. И я тебя увидела. Всего. И почувствовала солнечным сплетением своим, что скоро непременно проглочу твою сперму.

Она склонялась над ним, как над скалой, он же был неподвижен. Руки и губы ее трепетали над его завораживающей неподвижностью. Они были достойны друг друга. Их взаимопроникновение длилось до самой ночи. Волны шумели и накатывали на скалу с особой грозностью, словно ревнуя и негодуя за собственную невозможность проникновения в камень, изъеденный морем и ветром. О, если бы волны могли стать людьми!

Он верил ей, как ветру, как камню. Она же любила его, как его. Они плакали и смеялись, глотая часы и выплевывая мгновенья. Пространство рушилось, словно обветшалый замок старой девы. Время отступило раненым тигром в свои прозрачные джунгли. Любовь стояла посреди моря темным праведником чудесного. Но было ли чудо в их чувствах?

Или они довольствовались потрясающим отсутствием его? Не то и не другое. Их чувства не нуждались ни в чудесах, ни в разочарованиях. Они парили в небесах, подобно шести каменным исполинам с орлиными головами, гранитные крылья которых были сложены за спиной тысячелетия тому назад.

О, эти каменные люди-орлы, великаны Горячего Пурпура Страсти! Как широко распахнуты их мраморные глаза! Как жадно растопырены их когтистые лапы! Они высматривают добычу, они падают сверху, разят, навсегда окаменевшие от восторга! Слава Каменным Орлам Любви!

Он и она. Хорошо ли им вместе? Нет, нет, им – ужасно, ужасно! Ужасно хорошо. Так, что сердца останавливаются и кровь сворачивается в венах.

– Любимый, мне так хорошо, что плохо, – шепчет она в его огромное ухо, раскинувшееся теплой раковиной от мыса Доброй Надежды до сибирских снегов. – Я боюсь утонуть в любви, ибо сил может не хватить, чтобы вечно держаться на плаву. Это море прекрасно, но не имеет берегов. Рано или поздно мы обессилеем, захлебнемся и пойдем ко дну.

– Любимая, нам надо вырастить жабры и плавники, чтобы поселиться навсегда в море Любви, – шепчет он мраморными губами, раздвигая горячие пески Сахары. – Мы не утонем! Наши тела сольются с волнами.

– Любимый, я хочу научиться быть терпеливой. – Она прикасается к его плечу, ставшему новым континентом. – Я не хочу глотать твою любовь. Мне надо зашить свой рот золотою нитью терпения. Ах! Сколько же гномов понадобится, чтобы изготовить ее, сколько золота! Хватит ли золота на земле, чтобы выковать эту нить?!

– Любимая, если золота не хватит, я отдам на нить свои сомнения! Пусть они займут место в твоих губах!

– Любимый, ужас невозможного счастья шевелит мои волосы, они шумят и гнутся, словно вековые ели от южного ветра. Что делать мне?

– Рыдать и радоваться.

– Рыдать и радоваться! О, как это прекрасно! Отныне я буду только рыдать и радоваться! И благодарить тебя, любимого, за мудрый совет!

– Рыдания и радость – два наших бессмертных, не знающих устали коня. Красный конь рыдания и белый конь радости. Они унесут нас в чудесные пространства Чувств и Желаний. Они не дадут нам почувствовать время.

– Время! Это дно Океана Любви! Я не хочу коснуться его!

– Мы никогда не коснемся его. Мы же будем любить вечно! У нас вырастут жабры и плавники любви! Мы уплывем!

– Мы уплывем!

Голос.

Я прыгаю, в натуре, прямо в ельник, а этот хер горбатый – за мной, и по спине мне – сзади, сзади, сзади! И рубит, рубит топором так, что у меня аж кости трещат, и тут, слышь, я просекаю: я же медведь! Ёптеть! Я же медведь!!

Антон Евсеев, хороший человек, упитанной наружности, среднего роста, пришел в гости, пообедал, стал пить чай вприкуску, потом неожиданно вынул сложенную газету, развернул и стал читать про невидимые деньги коммунистических гномов, а мы все сидели и слушали, а он все читал и читал и начал плакать, он читал и плакал, читал и плакал, а мы все сидели и слушали, и так продолжалось до самой субботы.