Брызги взлетели выше головы. Он ревел как бешеный бык,
ругался, орал, вызывал на бой, с каждым шагом продвигался все дальше в реку. За
ним следили понимающе, хотя в сердце каждого копошился гадкий червячок
облегчения. Ему, Гакону, все одно вот-вот сгинуть. И так дожил до вон какой
седой бороды, хоть и слепой, в то время как молодые здоровые мужики гибнут словно
мухи в метель.
Гакон был уже вблизи рокового берега, как вдруг оступился в
подводной ямке, с воплем рухнул, подняв столб брызг до небес, а когда поднялся,
мокрый и злой, то потерял направление и зашагал вдоль реки. Течение же в эту
жару почти остановилась, река напоминала заснувшее болото.
Ему закричали, заорали, подсказывая, где берег. Гакон
встрепенулся, лицо озарила свирепая радость. С боевым кличем укрылся щитом и,
выставив для удара меч, бросился в сторону кричавших, явно приняв за врагов.
— Разбегайся! — заорал Ховрах дико. — Зашибет, старый дурак!
Гакон несся к берегу в столбе бьющей из воды крови, так
выглядели с берега расцвеченные заходящем солнцем брызги. Они взлетали выше
головы, и Гакон весь блестел как в чешуе сказочной рыбы. Серебряные волосы
трепал ветер, рот был разинут в злом крике.
Разбойники и поляницы прыснули врассыпную, лишь трое-четверо
остались, выставив щиты. Гакон выбежал на пологий берег с легкостью мальчишки.
Шипастая булава угрожающе завертелась над головой. Вокруг прыгали смельчаки,
орали, они-де свои, но распаленный близкой кровью Гакон слышал только
собственный рев. Булава неожиданно ударила в подставленный щит, и смельчак
полетел на землю с выбитой из плеча рукой. От щита брызнули щепки.
— Слава! — орал Гакон ликующе. — Бей!.. Круши!..
Гонта сам пытался как-то ухватить Гакона за руку с булавой,
но старый витязь двигался быстро и неожиданно, булава с такой скоростью
распарывала воздух, что тот ревел как в трубе при вьюге. Стоял треск, люди
вскрикивали, Гакон торжествующе хохотал, бил и крушил. Деревянные щиты
превращались в обломки, бронзовые сминались, а их хозяева с криками боли
откатывались в сторону, ибо этот зверь наступит — кишки вылезут.
В Гакона начали метать боевые гири, молоты. Он яростно
ревел, орал, Гонта сам вздрогнул и присел, когда огромный молот, брошенный
издалека, с силой шарахнул старика по голове. Шлем отозвался гулом, Гакон
пошатнулся, руки с огромной булавой и великанским щитом начали опускаться.
Колени подогнулись, он сгорбился, закачался, и к нему бросились обрадованные
разбойники и поляницы. И тут Гакон тряхнул головой, взревел гулко под железной
маской. Булава со страшной силой описала вокруг него длинную дугу. Послышался
частый стук металла по живому, крики боли. Сбитые с ног люди отлетали как щепки.
Гонта, Медея и Ховрах попятились, их спешно закрыли двойной
стеной щитов разбойники и поляницы. Тут же всех оглушил могучий рев Гакона, над
стеной щитов взлетела страшная булава, пошел треск, вопли, крики боли, дикий
хохот старика.
— Гакон! — орал Гонта. — Гакон, старый бес!
— Гакон!!! — завопила Медея таким пронзительным голосом, что
Гонта отскочил в испуге. — Гакон, это мы!.. Свои!.. Враги на том берегу!
Гакон ломился сквозь заслон из человеческих тел как вепрь
через кустарник. Поляницы падали, уползали, как и разбойники, уже появились
раненые, всюду стоял крик. Гакона уговаривали, орали, в него летели уже и
боевые топоры, дротики, камни, старый витязь отряхивался как пес после купания,
пер напролом, бил и крушил подставленные щиты, рвал веревки, что бросали со
всех сторон, и уже был в двух шагах от Гонты и Медеи, когда Ховрах приложил
ладони ко рту и заорал дико:
— Гакон!.. Гакон, это я — Ховрах!
Гакон остановился, но булава попрежнему распарывала воздух
во всех направлениях. Еще два щита разлетелись вдребезги, когда наконец густой
голос из-под шлема прорычал:
— А ты что здесь делаешь?
— Это свои, дурень! — заорал Ховрах.
Гакон чуть замедлил размахи, теперь стало видно с какой
быстротой булава распарывает воздух вокруг старого витязя:
— Опять свои?
— Снова! — заорал Ховрах. Он ткнул Гонту и Медею под ребра и
те тоже заорали, завизжали, срывая голоса. Гакон в нерешительности замедлил
вращение булавы, но и теперь еще окружала сверкающей стеной из металла толщиной
с детскую голову.
— А где не свои? — осведомился он.
— По ту сторону, — завопил Ховрах. — Но ежели тебя видели,
то уже разбегаются!
Гакон с тяжким вздохом опустил булаву. Могучая грудь тяжело
вздымалась. Голос из-под шлема донесся неузнаваемый от горечи:
— Совсем ослаб... И драться не начал, а уже язык на плече.
Гонта посмотрел на его путь, заполненный разбитыми щитами,
ранеными и ушибленными, сломанными копьями, смятыми шлемами. Плечи зябко
передернулись:
— Слава богам, такие богатыри уже вымирают.
Ховрах бросил одобрительно:
— Молодец Гакон! Бей своих, дабы чужие боялись.
В глазах Медеи было больше восторга, чем страха. Гонта
нахмурился, а Ховрах обнял Гакона за плечи и повел к шатрам. Гакон на полдороге
освободился, заспорили, потом повернули к реке.
Они были у самой воды, когда со стороны шатра Медеи
прогремел озлобленный крик. Шатер затрясся, медленно повалился. С треском
разорвалась ткань, в прореху выпал связанный человек. Он дергался, и с каждым
движением лопались ремни, веревки, как клочья тумана разлетелись обрывки
рыбацкой сети. Он поднялся во весь рост, страшный, всклокоченный, багровый от
усилий. Уже только уцелевшие ремни врезались в тело, но было видно как
подаются, затем все услышали треск. Как тонкие гадюки, коснувшиеся огня, так и
ремни отскакивали от его тела.
Он наощупь выудил из-под цветной ткани шатра палицу,
выпрямился. Лицо в крупных каплях пота, обнаженная грудь блестела, а мышцы на
могучих руках перекатывались, будто огромные змеи заглатывали зайцев.
Ховрах побелел:
— Ну, сейчас этот кинется...
Он с торопливой обреченностью вошел в воду, замешкался, и,
обгоняя его, молодой разбойник по кличке Беляк, прыгнул вперед, поднял столбы
брызг, пронесся через всю речушку как молодой олень и выбежал на чужой берег с
криком:
— Что жизнь?.. Жила бы честь!
Теперь подошвы его сапог попирали землю Горного Волка, он
был молод и красив, лицо стало ясным, словно засветилось изнутри, а глаза
блестели нечеловечески как звезды. В левом ухе беззаботно рассыпала искорки
золотая серьга с зеленым камешком.
Вторым выбежал Ховрах, дышал тяжело, мокрый как медведь
после ливня, а третьим как разъяренный тур вынесся Мрак. Грянул лютым голосом: