Жак с улицы услышал шум и подошел к окну. Он видел, как Луиза учит дочь уму-разуму, но не стал вмешиваться.
* * *
В доме поселились умолчания и недосказанности, делая атмосферу невыносимой. Мириам держалась с Луизой подчеркнуто отстраненно, хоть и старалась не показывать этого детям. Она разговаривала с ней сквозь зубы, сводя все их общение к четким инструкциям. Она следовала совету Поля, который настойчиво повторял: «Она нам не друг, а нанятый работник».
Женщины больше не пили вместе чай, Мириам – за обеденным столом, Луиза – прислонившись спиной к кухонному. Мириам больше не нахваливала няню: «Луиза – вы просто ангел»; «Луиза, второй такой, как вы, нет на свете». Она больше не предлагала ей прикончить в воскресенье вечером бутылочку розового, дремавшую в глубине холодильника. «Дети смотрят кино, так почему бы нам не позволить себе маленькое удовольствие?» – раньше говорила она. Теперь, стоило одной зайти в комнату, вторая тут же из нее выходила. Они все реже оставались наедине, выделывая сложные па, лишь бы избежать присутствия друг друга.
Наступила весна – бурная, долгожданная. Дни становились длиннее, на деревьях распускались первые почки. Теплая погода ломала зимние привычки и гнала Луизу с детьми на улицу, в парк. Однажды вечером она попросила Мириам отпустить ее пораньше. «У меня свидание», – взволнованно сообщила она.
Они встретились с Эрве неподалеку от его работы и пошли в кино. Эрве предпочел бы выпить по стаканчику на террасе кафе, но Луиза настояла на кино. Впрочем, фильм ему понравился, и на следующей неделе они снова на него пошли. В кинозале Эрве тихонечко дремал, приткнувшись к Луизе.
В конце концов она согласилась сходить с ним в паб на Больших бульварах. Эрве – счастливый человек, думала она. Он с улыбкой говорил о своих планах. Предлагал ей вместе поехать в отпуск в Вогезы. Они будут купаться голышом в озере и ночевать в горном шале одного его знакомого. Будут слушать музыку. Он привезет свою коллекцию пластинок – он не сомневался, что очень скоро она не сможет без них жить. Эрве собирался на пенсию, но не представлял себе, что будет наслаждаться заслуженным отдыхом в одиночку. Он развелся пятнадцать лет назад. Детей у него не было, и одиночество его тяготило.
Эрве использовал все известные приемы, но однажды вечером все же уговорил Луизу зайти к нему. Он ждал ее в кафе «Паради», напротив дома Массе. Они вместе спустились в метро, и Эрве положил свою красную руку ей на колено. Она слушала его, не сводя глаз с этой мужской руки, устроившейся у нее на колене с явным намерением заполучить нечто большее. С его притворно робкой руки.
Они неуклюже занялись любовью, он был сверху, и иногда они сталкивались подбородками. Лежа на ней, Эрве кряхтел, но Луиза не понимала – от удовольствия или от боли в суставах, и ничем не могла ему помочь. Эрве был такой маленький, что она чувствовала, как его лодыжки трутся о ее. У него были плотные лодыжки и волосатые ноги, и их прикосновения казались ей еще более непристойными и назойливыми, чем входящий в нее член. Жак был крупный мужчина, он занимался любовью с яростью, словно хотел ее наказать. После секса на Эрве снизошло умиротворение, словно он сбросил с плеч тяжкий груз. Он стал ей как будто ближе.
* * *
Именно там, в постели Эрве, в муниципальной квартире района Порт-Сент-Уэн, рядом со спящим мужчиной, Луиза подумала о ребенке. О крохотном новорожденном младенце, окутанном теплым запахом начавшейся жизни. О малыше, обреченном на любовь, которого она одевала бы в ползунки пастельных тонов и передавала с рук на руки Мириам, а потом Полю. Этот грудничок смог бы снова их сблизить, связать нерушимыми узами нежности. С его появлением исчезнут все недоразумения и раздоры, он наполнит смыслом рутину повседневности. Она часами качала бы малютку на коленях в маленькой комнатке, в тусклом свете ночника, который медленно кружился бы, показывая корабли и острова. Она гладила бы его по теплой головке и осторожно просовывала свой тонкий палец ему в ротик. А он тут же прекращал бы плакать, только посасывал своими припухшими деснами ее наманикюренный ноготь.
* * *
На следующий день она застилала постель хозяев старательнее, чем обычно. Она провела рукой по простыни, нащупывая следы их любви, следы будущего ребенка, который – теперь она в этом не сомневалась – обязательно появится. Она спрашивала у Милы, кого ей больше хочется: братика или сестричку.
– Представляешь, у нас будет малыш, и мы с тобой будем о нем заботиться!
Луиза надеялась, что Мила поговорит об этом с матерью, внушит ей эту мысль, и та постепенно проникнет в ее сознание и прочно в нем угнездится. И вот однажды девочка под восторженным взглядом Луизы в самом деле спросила Мириам, есть ли у нее в животе малыш.
– Ну уж нет, я лучше умру! – со смехом ответила Мириам.
Луизе это совсем не понравилось. Она не понимала, как Мириам могла столь легкомысленно смеяться по столь серьезному поводу. Если только она не боится сглаза… Ну конечно, она изображает равнодушие, хотя сама думает об этом не меньше Луизы. В сентябре Адам пойдет в детский сад, дом опустеет, и Луизе будет нечего делать. Срочно нужен новый ребенок, который заполнит своим существованием долгие зимние дни.
Луиза подслушивала их разговоры. Квартира была небольшая, и ей не пришлось даже особенно стараться, но в конце концов она все узнала. Правда, в последнее время Мириам стала скрытничать. Разговаривая по телефону, она уходила в другую комнату и закрывала за собой дверь. Она взяла привычку шептать что-то Полю на ухо, положив голову ему на плечо. У них появились секреты.
Луиза рассказала Вафе, что скоро у них будет малыш. Она так рада, говорила она, хотя работы у нее прибавится.
– С тремя детьми им без меня не обойтись!
Временами ее охватывала эйфория. Она смутно предчувствовала, что вскоре границы ее существования раздвинутся, она выйдет на новый простор, изведает более чистую любовь. Она станет жить с аппетитом. Она думала о приближающемся лете и о семейном отдыхе. Вспоминала запахи свежевскопанной земли, гниющие косточки оливок на обочине. Изогнутые кроны плодовых деревьев в ясном свете луны. Все опять станет просто, и не надо будет ни от кого таиться, ничего прятать и скрывать.
Она занялась ужином. В последнее время ее стряпня стала почти несъедобной. Для Мириам она готовила рисовую кашу с корицей, сильно перченые супы и прочие блюда, которые, по поверьям, увеличивают плодовитость. Украдкой она хищным взглядом осматривала тело молодой женщины и подмечала бледность лица, набухшую грудь, потускневшие волосы – по ее мнению, явные признаки беременности.
Белье она стирала с благоговением, словно жрица или колдунья культа вуду. Стиральную машину, как обычно, загружала она. Из кипы белья она извлекала трусы Поля. Нижнее белье она предпочитала стирать вручную. Трусы и бюстгальтеры Мириам – кружевные или шелковые – она стирала в раковине на кухне, исключительно холодной водой. Бормоча себе под нос молитвы.
Но ее ждали сплошные разочарования. Ей даже не требовалось копаться в мусорном ведре, она и так все видела. Видела пятно на пижамных штанах Мириам, подобранных с пола, с ее стороны кровати. Видела крохотную капельку крови на полу в ванной. Такую крохотную, что Мириам ее не вытерла, и она засохла на бело-зеленой плитке.