В Освенциме все уже знали об уничтожении евреев. Однажды ночью Смречиньский услышал рядом с бараком какой-то шум и осторожно, чтобы остаться незамеченным, выглянул в окно. Вот его свидетельство: «Я увидел мужчин, молодых и среднего возраста. Их близких отправили в газовые камеры, а мужчин вели обратно в главный лагерь. Им приказали стоять группами по пять человек, но они были в смятении и каждый хотел держаться с близким родственником — отцом, братом — или другом. Эсэсовцы, держащие на поводках собак, а также капо избивали их. Плотная масса людей была хорошо видна в свете прожекторов. Зрелище жуткое…» Тадеуш пытался представить, что чувствовал бы сам, если бы его родители только что задохнулись в газовой камере, а он остался жив. Наверное, это леденящее кровь ощущение, чувство беспомощности перед судьбой — ты абсолютно ничего не можешь сделать, чтобы спасти своих родных и близких.
Смречиньский пытался понять, как могут немцы творить такие дикие жестокости на глазах у всех и при этом считать себя цивилизованными людьми. В Биркенау он слышал, как лагерный оркестр исполнял произведения немецких, австрийских и итальянских композиторов. «Эсэсовцы сидели у стены крематория, в котором сжигали тела детей и их матерей, женщин и мужчин, но они спокойно там сидели. Сейчас я думаю, что они были довольны хорошо выполненной работой и считали, что заслужили отдых. У них не было сомнений. Над крематорием вился дым, а они сидели и слушали музыку Моцарта и прочих. Вот на что, оказывается, способны люди»17.
Для унтершарфюрера СС Оскара Гренинга, который служил в Освенциме, происходящее там имело особый смысл. Весной 1943 года ему было 22 года, и работал он в экономическом отделе — учитывал деньги и ценности, отобранные у прибывающих евреев. Убежденный национал-социалист, Гренинг хорошо усвоил ключевые принципы движения, в идеалы которого свято верил. Вот что он говорит: «Мы были убеждены, что мировое еврейство плетет против нас заговор, и эта мысль получила в Освенциме соответствующее выражение: необходимо было не допустить повторения того, что произошло с нами в Первую мировую войну, а именно мучений, которые свалились на нас из-за евреев. Врагов, которые существовали в самой Германии, следовало убить. Это было необходимо. Между этими двумя битвами — одной явной, на фронте, и другой — в тылу — не имелось абсолютно никакой разницы: мы уничтожали своих противников»18.
И тем не менее теоретизировать — это одно, а наблюдать массовые убийства воочию — совсем другое. Как правило, Оскар Гренинг все это и не видел, потому что бо́льшую часть рабочего времени проводил в кабинете, но, когда он стал свидетелем кошмара массовых убийств, это его потрясло. Случилось так, что Гренинг увидел, как в Биркенау в открытой яме сжигали трупы… «К небу вздымались языки пламени. Капо при этом рассуждал о подробностях процесса. Это было невыносимо отвратительно, чудовищно!.. Его, например, развлекало то, что в горящих трупах образовывались газы — в легких или еще где-то, и казалось, что тела подпрыгивают. Ему происходящее казалось смешным…»19 Вообще-то жизнь в лагере была для Гренинга вполне комфортной, почти роскошной. Вряд ли бы какая-нибудь другая работа смогла ему все это дать. У Оскара Гренинга, подобно большинству из 3000 немцев, служивших в Освенциме, крови на руках не было, потому что на фабриках смерти — в крематориях — задействовано было очень немного эсэсовцев. Для него эта «дистанцированность» от убийств была решающим фактором. В свободное время Гренинг занимался спортом — прыгал в высоту. У них была прекрасная команда легкоатлетов20.
Служба в Освенциме для эсэсовцев была размеренной и спокойной. Риск быть убитыми невелик, а условия жизни и снабжение прекрасные. Имелась также возможность обогатиться. В 1943 году в лагере даже проводилась проверка по этому поводу. В документе, составленном по ее итогам, выводы неутешительные: «Поведение некоторых военнослужащих войск СС совершенно недопустимо… У них обнаружены золото, жемчуг, драгоценности и деньги — разная валюта»21.
Конечно, служить в Освенцим шли не для того, чтобы разбогатеть, — во всяком случае, не только для этого. Как говорит Гренинг, им твердили, что их деятельность — во всех ее сферах — необходима для безопасности рейха. Евреи принесут в Европу большевизм, и долг Германии не допустить этого. Так бухгалтер Оскар Гренинг, считавший в Освенциме польские злотые, греческие драхмы, французские франки, голландские гульдены, итальянские лиры, и все его сослуживцы и стали убежденными в своей правоте палачами — участниками массового убийства гражданского населения от младенцев до стариков.
Оскару Гренингу наверняка были близки идеи, которые Адольф Гитлер высказал в своей речи 30 января 1944 года — в одиннадцатую годовщину назначения канцлером. Эта речь транслировалась по радио из ставки фюрера в Восточной Пруссии. Выступления перед раболепными толпами в Берлинском дворце спорта остались в прошлом. Праздновать было нечего. В этом выступлении Гитлер несколько раз подчеркнул, что поражен тем, что Англия, как он постоянно называл Великобританию, выбрала своим союзником Советский Союз, а не Германию. «Победа Германии означает сохранение Европы, — заявил фюрер, — а победа Советского Союза означает ее уничтожение». Проблема Англии, по мнению Гитлера, в том, что теперь в Лондоне поняли — у них нет способа вырваться из этого капкана, путь назад отрезан их еврейскими манипуляторами. Англичане совершили ошибку, связавшись с евреями! «Любая страна, отдавшая себя еврейству, как Англия, умрет от этой чумы, если только в последний момент не сплотится и силой не избавит свой организм от этих бактерий! Надеяться, что можно жить мирно или даже сбалансировать собственные интересы с этими ферментами, разлагающими человечество, все равно что надеяться, что человеческий организм в состоянии ассимилировать чумные бактерии»22.
Взгляды Адольфа Гитлера на мир, судя по этой речи, оставалось столь же незыблемыми, сколь и кровожадными. Во всех неудачах Германии виноваты евреи. Так же как они подрывали ее военные усилия в 1914–1918 годы, они подрывают их и сейчас. Это Гитлеру было ясно. Единственное, что оставалось для него непостижимым, — почему у англичан не хватает ума понять, что евреи их одурачивают.
Сколько немцев действительно верили в эти фантазии, слушая речь фюрера в январе 1944 года, мы не знаем. Наверняка можно говорить лишь о том, что после поражения под Сталинградом в начале 1943-го поддержка Гитлера и его режима стала уже не такой безоговорочной, как раньше. Это подтверждают многие факты, и не в последнюю очередь анализ настроений в обществе, который проводила сама нацистская партия. В одном из таких исследований констатировалось, что кое-кто из немцев осмеливается выражать открытое недовольство личностью фюрера и «…высказываться о нем в злобной и подлой манере»23. Появилась даже шутка, что Гитлер пишет продолжение книги Mein Kampf («Моя борьба») под названием Mein Fehler («Моя ошибка»)24. Разумеется, когда такие шутники становились известны гестапо, возмездие было жесточайшим.
Между тем угроза, исходившая теперь для немцев с Востока, была реальной вне зависимости от степени доверия риторике фюрера. Уверенность в том, что Германия сможет победить в войне, таяла. Итальянцы могли вступить в сепаратные переговоры о мире и получить достаточно мягкий оккупационный режим западных союзников. Немцы знали, что их части на Восточном фронте не в состоянии сдержать наступление Красной армии и в Кремле ничего, кроме безоговорочной капитуляции, не примут. Эта реальность означала следующее: признание Гитлером того, что проигравшей Германии грозит уничтожение, — отнюдь не гипербола, фигура речи, а вполне точный прогноз на будущее. В таких обстоятельствах для большинства не было иного выбора, кроме как продолжать борьбу. Как сказал оберштурмбаннфюрер СС Фриц Даргес, адъютант Гитлера, выпрыгнуть из несущегося вперед поезда никто не может25.