Театр отчаяния. Отчаянный театр - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Гришковец cтр.№ 53

В последнюю ночь дома мне не спалось. Маялся. А папа, почему-то среди ночи пришёл ко мне в комнату и сфотографировал меня. Эта фотография есть. Я очень её люблю. Но мне трудно на неё смотреть. Особенно теперь… Она так много во мне будоражит, страшно тревожит и вызывает шторм таких переживаний, которыми злоупотреблять нельзя. В этой фотографии для меня пучина безвозвратного… Наверное, нечто подобное увидел в своём портрете юный Дориан Грей.

На призывном пункте нас с родителями очень буднично и грубо разлучили. Я оказался во дворе, а они за оградой, к которой по всей длине льнули другие родители. У мамы были совсем растерянные глаза.

Какой-то офицер глянул в мои документы и указал на небольшую кучку ребят, жавшихся друг к другу поодаль. Я подошёл к ним. Все они выглядели отличниками и любимыми сыновьями.

Мне заранее было известно, что я буду служить в войсках связи, что сначала нас отправят в «учебку», где мы станем младшими сержантами ЗАС (засекреченная служба связи). Это элитная служба… Так уверял полковник или генерал, с которым папа выпивал и племяннице которого помогал сдать сессию.

Нас таких элитных юношей оказалось десять человек. Мы топтались рядом друг с другом, но разговор не начинали. Все были хорошими и воспитанными, а значит, застенчивыми.

Вскоре к нам подошёл весёлый, толстый офицер в форме военно-воздушных сил. Он потел и постоянно вытирал лицо ладонью. Было жарко.

– Так, – сказал он, подойдя к нам вплотную и быстро пересчитал нас глазами. – У нас комплект. Все в сборе. Ну-ка, – тут он развернул лист бумаги и стал читать, – Абрамов, Аронов, Баранкин, Беседин…

До сих пор удивляюсь тому, что запомнил эти фамилии. Почему? Видимо, в такие жуткие моменты память работает особым образом. Ну и юность, конечно.

Моя фамилия оказалась предпоследней, хотя я привык фигурировать в первой половине любого списка. Но так уж сложилось.

– Вот что, – откашлявшись, сказал офицер, – программа действий такая. Мы ждём здесь час. Никуда не отходите, ни с кем не разговаривайте. С родителями я дам попрощаться… через час получим сухой паёк на дорогу и выдвигаемся автобусом в Новосибирск. В Новосибирске ночуем в отеле без горячей воды, но с туалетом, а утром вылетаем на курорт, в котором вам выпало счастье служить.

Мне сразу стало не так волнительно и страшно. Мне всё понравилось. Понравились мои будущие сослуживцы, понравился толстяк и добряк офицер и понравились обрисованные им перспективы.

– Стойте тут, я скоро приду, – сказал наш офицер и ушёл.

Мы сразу перезнакомились, стали весело разговаривать.

Родителей я видел, они стояли у ограды и неотрывно смотрели на меня. Я махнул им рукой, показал знаками, что подойти не могу, что всё хорошо и чтобы они подождали. Мне стало легко-легко и даже радостно.

Минут через двадцать наш толстяк, громко с просвистом дыша, вернулся, но не один, а с высоким, бледным офицером, который нёс в руках целую стопку бумаг. За ними шли два сутулых парня. Высокий поискал нужный ему лист, нашёл и сунул его нашему толстяку. Тот взял свой список, что-то в нём зачеркнул ручкой и что-то написал.

– Так, – в конце концов громко сказал он. – Ещё раз… Я называю фамилию, вы чётко говорите «я». Абрамов… Аронов… Баранкин… Беседин…

Я откликнулся предпоследним, а последним был рыжий, голубоглазый парень по фамилии Тарасов.

– Ты и ты, – сказал высокий офицер, – идите со мной, – и ткнул пальцем в меня и Тарасова. – А вы, – сказал он сутулым парням, – остаётесь здесь.

Толстяк старался на нас двоих не смотреть, он уткнулся в свой листок. Мы не двинулись с места.

– Ну чего стоим? – грубо рявкнул высокий. – За мной, шагом марш…

Я оглянулся на родителей. Они вытянули шеи и старались хоть что-то понять и расслышать. Я махнул им рукой, пожал плечами, развёл руками в недоумении, мол, не понимаю, что творится, и поспешил за высоким офицером.

– Теперь ваша команда номер сто семьдесят семь. Ясно? – по ходу сказал он. – Сто семьдесят семь, повторите.

Мы повторили.

Он привёл нас в большое помещение с рядами карболитовых сидений, как в кинотеатре и со сценой. По стенам этого зала шла роспись: танки, ракеты, корабли, самолёты, флаги…

На всех сиденьях, на подоконниках, на краю сцены и даже на полу сидели, стриженные, как я, под ноль мои ровесники. Было шумно, душно, накурено.

Все мои страхи, тревоги и волнения вернулись в стократном увеличении.

Нас там держали долго. Пару часов точно. Нам ничего не говорили. Только периодически заходил тот самый бледный, высокий офицер и орал: «Ну-ка, сигареты потушили! Увижу, кто курит, будет мыть туалет!» На это ему отвечал насмешливо весёлый гул, но сигареты парни тушили, чтобы вскоре снова закурить.

Мне удалось с кем-то поговорить и кого-то расспросить. Никто толком ничего не знал. Ребят на центральный призывной пункт привезли ночью. Все они были из разных городов, посёлков и деревень области. Всех уже дома проводили. Многих провожали целым посёлком или деревней. Так что от дома они уже оторвались.

Всем была назначена 177-я команда, но что это значит, никто не знал. Почему-то из уст в уста ходила версия, что нас отправят на урановые шахты. Фигурировала ещё пара менее фантастических, но не менее жутких версий типа ядерного полигона или строительства железной дороги на Крайнем Севере.

– Сто семьдесят седьмая! Выходи строиться, – вдруг прозвучало очень громко. – Шевелись, шевелись!

Дверь во двор распахнулась, и мы пошли на свежий, тёплый, ещё не пыльный воздух. Выходили и строились долго. Кто-то успел крепко уснуть на полу, и его не могли добудиться. Но всё же мы собрались в более-менее вытянутую и похожую на строй мятую, шевелящуюся толпу.

Родители стояли на том же месте. Мне было их хорошо видно. Они никуда не уходили, а заметив меня, совсем прильнули к прутьям ограды. Там, за этими прутьями, осталась небольшая стайка мам и пап.

В команде 177 было человек двести, не меньше. Мы стояли, переминались на месте с ноги на ногу, кто-то сел на корточки, кто-то закурил. Увидев, в какой я оказался компании, мама взялась руками за голову.

Минут десять ничего не происходило, солнце жарило… И вдруг из-за здания призывного пункта появились милиционеры. Они шли вереницей. Много. Человек двадцать, не меньше. Проследовали нам за спины, посовещались, а потом разошлись по всей длине ограды, как бы отрезая нам путь в прежнюю жизнь.

В нашей толпе возник ропот недоумения и тревоги. Все встали с корточек, все бросили сигареты… Гул нарастал. Но неожиданно все замолчали.

Из центральных дверей здания призывного пункта вышел крупный мужчина. Он был в военной форме, только я прежде такой никогда не видел. Он был в чёрных брюках, светло-жёлтой или скорее кремовой рубашке с длинными рукавами и погонами, на голове его была белая фуражка. Какого рода войск это была форма, я тогда не имел представления.