Театр отчаяния. Отчаянный театр - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Гришковец cтр.№ 167

Афганцы были худые, щуплые, очень смуглые, но жилистые и с лютыми глазами. Судя по их возрасту, они вполне могли быть теми самыми людьми, которые не сидели сложа руки во время недавней войны.

Мне сразу стало понятно, что я в той комнате, в том здании и в том лагере не задержусь. Но тем вечером уже некуда было деваться. Ещё я хотел выяснить, какие могли быть у меня перспективы в столь странных условиях. Мне даже на секунду подумалось: не проверка ли это, не спектакль ли?

Не прошло и десяти минут моего пребывания на афганской территории, как за окном зазвучала бодрая музыка. Мои соседи, услыхав её, сразу направились к двери, но без меня не вышли, объясняя мне жестами, криками и толчками, что я должен идти с ними и одного они меня в их комнате не оставят. Та музыка оказалась сигналом к ужину.

В большой столовой рядами стояли длинные столы, вдоль них сидели на скамейках и шумно поглощали пищу люди, с какими мне прежде сиживать за одним столом не приходилось. Чёрные сидели с чёрными, смуглые со смуглыми, азиатские с азиатскими. За едой стояла шумная, разноцветная очередь. Все толкались, ругались, смеялись. Еду накладывали смуглые люди в белых фартуках и колпаках. Все брали много риса. К нескольким блестящим железным аппаратам, которые с шипеньем выдавали из кранов кипяток, тоже стояла очередь.

Таких людей, как я, то есть растерянных, не знающих, что делать, не понимающих, как и зачем их занесло в эту компанию и в это место, больше ни одного не было.

По залу столовой прохаживался один взрослый, скорее даже пожилой, мужчина в серой униформе, без головного убора на седой голове и с пистолетом в кобуре на широком чёрном ремне.

Он медленно ходил взад и вперёд, переводя внимательный взгляд с одного стола на другой, с одной очереди за едой на другую.

Я подошёл к нему, извинился по-английски и хотел спросить, где я могу получить информацию о том месте, в которое я попал, но он строго посмотрел на меня и более чем понятным жестом приказал мне отвалить с его маршрута.

К тому моменту у меня уже было полное ощущение кошмарного сна, из которого я никак не могу проснуться.

Я ничего не стал есть, аппетит если и был, то его отшибло напрочь. У меня голова пошла кругом от мелькания лиц и от шума голосов, говоривших и кричавших на непонятных либо гортанных, либо певучих, либо лающих языках.

Какого-то жёсткого надзора или контроля в том лагере не было. Человек с пистолетом был всего один. Надзирателей в жилых зданиях я не заметил. Кто и как наводил чистоту и порядок на территории и в помещениях, для меня тоже осталось загадкой. Я в том лагере провёл меньше суток, и этого мне хватило в полной мере. Разбираться в деталях и подробностях его устройства мне не захотелось.

После посещения столовой я погулял по территории. Окна многих комнат жилых зданий были открыты, из них доносились голоса и смех. На подоконниках сидели люди либо боком, либо свесив ноги. Они курили. В комнату к афганцам я возвращаться не спешил. Мелькнула идея пойти взять рюкзак и уйти через ворота куда глаза глядят. Но надо было дожить в лагере до утра.

Я объяснил себе своё попадание в тот лагерь случайностью и слабыми знаниями людей, которые меня в него направили. Я подумал, что они просто ошиблись и послали меня не в тот лагерь. Наутро я решил отправиться обратно в офис и растолковать Дирку, веснушчатому весёлому толстяку и всем остальным, что обиженных евреев надо направлять к обиженным евреям, а не к гордым афганским героям. Я хотел сообщить, что евреям, если это неизвестно правозащитникам, никто не рад, кроме евреев.

Когда вечерние сумерки потемнели и на территории лагеря зажглись ночные фонари, в ворота въехала машина полиции и остановилась в них. Лагерь быстро стал затихать, окна начали гаснуть одно за другим.

Когда я вернулся в назначенную мне комнату, в ней горел свет, тихонечко звучал небольшой магнитофон, стоявший на подоконнике, он воспроизводил какую-то восточную песню. Мои соседи даже не взглянули на меня. Они играли в нарды. В комнате стоял запах дыма, определённо не табачный, а какой-то кисловатый.

Я не стал никак привлекать к себе внимание. На скорую руку застелил постель. Свой рюкзак, стоявший у входа, я взял чтобы поставить в угол, и сразу заметил, что все его карманы открыты. Я сунул руку в тот карман, в котором лежала записная книжка, под её обложку я спрятал сто марок двумя купюрами по пятьдесят. Книжка оказалась на месте, денег в ней не было. Когда я возился с рюкзаком, мои соседи, улыбаясь, наблюдали за мной.

У меня осталось около пятидесяти марок, мелкими купюрами и мелочью. Эти деньги я держал в кармане брюк. Положение моё резко ухудшилось. Сто марок не были большой или значительной суммой. Но они были тем, без чего я впервые почувствовал себя обездоленным евреем и совершенно беззащитным человеком.

Ночь в комнате с двумя афганскими соседями прошла для меня много утомительнее и была сто крат длиннее, чем прохладная ночь в маленьком зале вокзала городка Бишофсверда в компании голодных комаров. Только под утро я заснул, сначала чутко и тревожно, а потом глубоко и крепко. Утром мои соседи насилу растолкали меня, а когда спросонья я подскочил и некоторое время не мог сообразить, где нахожусь, они громко и совершенно по-детски смеялись.

На завтрак сигнал был такой же, как на ужин. Я умывался, а соседи торопили меня. Они хотели непременно закрыть дверь за собой. Ключ мне они давать не собирались. Умывшись, я утёрся простынёю со своей кровати. Больше на неё возвращаться я был не намерен. Выходя на завтрак, я взял с собой рюкзак. Афганцы что-то мне сказали по этому поводу, но я, к счастью, ничего не понял.

На завтраке в той же большой столовой царил относительный порядок и тишина. Никто громко не болтал, не толкался. Если кто-то говорил, то вполголоса. Многие улыбались друг другу. Повара в белых колпаках подавали резаные яблоки, бананы, хороший виноград. Люди пили чай, кофе, молоко и что-то ярко-жёлтое. В большом стеклянном круглом резервуаре с краном внизу было много густой жёлтой жидкости. Почти все наливали себе из него полные стаканы и пили большими глотками. Многие подходили за жёлтым напитком второй раз. Мне стало любопытно, что же так одинаково нравится столь разнообразным людям. Я встал в очередь со стаканом в руках…

В то утро я впервые в жизни попробовал апельсиновый сок. До того я его видел только в американских фильмах. Остальные люди в лагере пили его привычно.

Около восьми утра приехали три автобуса. Все потянулись к ним. Все знали, кому в какой. Я не знал и решил выбрать любой, когда все рассядутся.

Водитель одного из автобусов долго и монотонно что-то выкрикивал. Далеко не сразу я понял, что он выкрикивал мои имя и фамилию. По тому, как он их произносил, было трудно догадаться, что речь шла обо мне.

Автобус, в который меня позвал водитель, поехал в сторону города, это я понял, потому что мы миновали брошенные фабрики и другие запомнившиеся мне места и постройки. Со мной ехали в основном маленькие, сухонькие, очень смуглые люди с улыбчивыми лицами. На многих из них вместо брюк было намотано что-то вроде юбок, некоторые были в длинных, почти до колен, рубашках и белых лёгких штанах. Говорили они высокими, слегка треснутыми с хрипотцой голосами.