Мы успели тогда друг другу наговорить такого, после чего ночевать в одной комнате могли, но делать что-то вместе – нет.
Мы вынуждены были обсудить, например, вопрос о том, кто возьмёт ключ от комнаты и кто во сколько намерен вернуться, но обсудить происходящее, поговорить о том, как мы видим и чувствуем ситуацию, ни Ковальский, ни я не хотели и не могли.
Мы были два ещё очень молодых человека. Два напуганных, встревоженных и изнервничавшихся в абсолютно незнакомом нам и безразличном мире.
Мы оказались в стране и городе, где все люди сами находились и жили в напряжённом ожидании глобальных перемен и на грани крушения массы наивных иллюзий. Мы очутились среди немцев, которые были заняты собой и своей историей. Мы никому там не были нужны. А ждали мы обратного.
Мы с Ковальским просто не выдержали. Там, в Берлине, у Ковальского был только один человек, которому он был не чужим – это я. А у меня был Ковальский. Мы не выдержали такой сильной зависимости друг от друга. И поссорились. Поссорились так, как могли поссориться только два самых близких друг другу в Берлине человека.
После той ссоры события со мной неожиданно закрутились и завертелись с молниеносной скоростью. Что происходило в это же самое время с Ковальским, я не знаю до сих пор. Я никогда не спрашивал, а он не рассказывал.
Буквально наутро после нашего катастрофического разговора, Ковальский ушёл куда-то очень решительный и аккуратно одетый во всё белое. Мы, стараясь вести себя цивилизованно, договорились о том, что ключ остаётся у меня и что мне надлежит быть в нашей комнате после двадцати часов.
Он ушёл, а я остался, не имея никакого плана дальнейших действий. Не придумав ничего другого, я решил обследовать общежитие и по возможности постирать кое-какие рубашки и майки, требовавшие стирки. Как только я вышел из комнаты, так тут же встретился, поздоровался и познакомился с очень смешливым и общительным аспирантом-химиком из города Алма-Аты. Звали его Марк по фамилии Вагнер. Он был маленький и худющий.
– Прошу не путать! Я не композитор, я химик, – сказал Марк и сам посмеялся своей явно отработанной шутке.
У Марка было время. Он летом не был занят в университете, а просто остался на лето в Берлине пережить смутные и интересные дни. Он многое мне рассказал и объяснил.
Сам он несколько лет назад участвовал в научной конференции в Берлине, всех потряс какими-то своими разработками и получил приглашение завершить учёбу в Университете имени Гумбольдта. Язык немецкий он более-менее знал. Немецкая семья в Алма-Ате старалась сохранять язык предков. Из Германии Марк возвращаться в Алма-Ату не собирался, а, наоборот, хотел всю свою семью перевезти на историческую Родину. Он уже всё знал, что нужно для этого сделать, и готов был меня подробно проконсультировать. Но я не был немцем по крови, и поэтому смысла в той консультации не было.
То, что мне непременно нужно было остаться в Германии, Марк не сомневался. Про Австралию он даже слушать не захотел. Он был убеждён, что лучшего места, чем Германия, для хорошего человека, который хочет честно учиться и работать, просто не существует. Он уже побывал у своих родственников в Мюнхене и Кёльне и утверждал, что уже со следующей недели в Восточной Германии начнётся невероятный расцвет и развитие.
Он очень хотел мне помочь и уберечь меня от глупой ошибки поехать куда-то ещё, кроме Германии, или, не дай бог, вернуться обратно в Кемерово.
– Подожди часок! – сказал он. – Постирать всё, что тебе надо, ты можешь на первом этаже. Постирочная там… А я сейчас кое-что узнаю. У меня есть знакомый, который всё знает про еврейские ходы. С этим сложнее, чем с немецкой темой… Зато евреем можно и не быть… А просто сказать… Сейчас самое время. Кого только нет сейчас в Берлине! Каких только организаций не понаехало… Надо цепляться! Не возвращаться же! А потом и родителей сюда…
Через час Марк сам заглянул ко мне, сказал, что дозвонился одному своему знакомому, тот дал ему нужный номер телефона, и Марк уже позвонил туда. Организация, куда он звонил, находилась в Западном Берлине.
– Сейчас звоним в Западный Берлин как за границу. Дорого очень, – сказал он. – А с понедельника будем звонить как в одном городе. Только немцы могут так. Только мы…
Далее он поведал, что есть правозащитная организация, которая связана с Красным Крестом. Она занимается в том числе и теми, кто страдает от антисемитизма у себя на родине. Эта организация очень эффективно помогала людям из разных стран. Работала с арабами, с людьми из Юго-Восточной Азии, в том числе и с притесняемыми евреями.
– Наши соотечественники пока об этой организации практически не знают. Это хорошо! А то бы к ним уже очередь стояла… Я с ними там по телефону поговорил, объяснил, что есть человек, которому из-за того, что он еврей, нет возможности получить полноценное образование, медицинское обслуживание и прочее… Они тебя ждут завтра.
– Погоди, Марк! – остановил я его напор. – Так я же не еврей и учусь в университете…
– А ты скажи, что еврей, и обиженный. Кто там будет проверять? Там голландцы одни работают. Миролюбивые очень… Голландцы. Им лишь бы спасать обиженных… Они статус запросят… А к тому моменту, как что-то будет решаться, уже что-то новое, другое подвернётся. Главное – зацепиться… А что? Точно не еврей?
– Да нет! Бабушка только… По отцу. А это не работает.
– Скажи, что еврей! Как они проверят?
Марк заразил меня каким-то кипучим и мощным азартом. Я поддался.
А ещё мне очень хотелось доказать и показать Ковальскому, что я сам, раньше него, могу сделать то, о чём он так много говорил, а сам ничего не смог.
Марк записал мне адрес той организации и имя человека, к которому я должен был там обратиться.
Весь день я пребывал в приподнятом настроении. Гулял. Вкусно поел.
Ковальский вернулся откуда-то с кипой журналов, разложил их на столе и стал изучать, периодически что-то в них подчёркивая, а что-то записывая в блокнот. Я его ни о чём не спросил. Я был страшно заинтригован этими журналами. Но и сам хотел заинтриговать Ковальского.
– Если нужно что-то постирать, то это можно сделать на первом этаже. Там есть постирочная, – сказал я Ковальскому холодно.
– Спасибо! – сказал Ковальский, не отрываясь от журнала. – Это очень любезно.
– Любезно будет, если ты погасишь верхний свет, – сказал я ледяным тоном, – мне завтра очень рано вставать. У меня важная встреча. Ключ остаётся у тебя. Я вернусь вечером.
Организация, в которую я явился на следующий день, находилась в ультрасовременном здании… Про такие когда-то говорили: из стекла и бетона.
В нескольких кабинетах на первом этаже происходила активная и весьма серьёзная деятельность. Все те, кто эту деятельность осуществлял, излучали дружелюбие, внимание и уверенность в том, что они делают огромное и важное для всего человечества дело. Все они были молодыми, бодрыми членами сплочённой команды, целью которой являлась почти божественная помощь несчастным и обездоленным. Они определённо ощущали себя высшими существами и носителями высшей силы.