Уже через миг девочка сообразила, что видит незнакомца, испуганно пискнула и шарахнулась обратно в коридор.
– Поздно, красавица, я тебя заметил! – громко засмеялись в горнице. – Выходи, не стесняйся, Мария свет Ивановна, покажись дядюшке своему любимому!
Девочка глубоко вздохнула, поправила платок, завязала ворот, одернула сарафан и вошла в горницу снова, уважительно поклонилась:
– Хлеб-соль вам, бояре, и дня хорошего! Звал меня, батюшка?
– Ай, хороша! Ай, красавица! – успевший осушить ковш боярин в расшитом цветной нитью кафтане поднялся из-за стола, сделал два шага вперед. Прищурился, разглядывая девушку: – Ай, лебедушка дивная у тебя, Ванька, выросла, просто глаз не отвести! Черноброва, кареока, ушки резные, лик точеный, шея лебединая, стройный стан…
– Батюшка? – насторожилась Мария, каковую рассматривали со всех сторон, словно скоморошьего медведя на торгу.
– Нечто ты меня вовсе не помнишь, девица? – Обойдя боярышню кругом, русобородый боярин вернулся к столу и зачерпнул ковшом еще меда. – Шесть лет тому назад на свадьбе Александра Григорьевича виделись, разве забыла?
– Это для тебя, Ваня, шесть лет недавно случилось, – вмешался с лавки боярин Хлопов. – А для Марии сие треть жизни. Ей тогда десять лет всего было. Она с детьми другими тогда играла, а не на дядек чужих таращилась.
– Шесть лет, – выпив меда, утер лицо и бороду гость. – Что же мы так долго не встречались-то, братишка?
Иван Иванович пожал плечами и развел руки:
– Выходит, нам лихо повезло, что у дочки твоей ныне возраст аккурат для замужества.
От таких слов Марии стало по-настоящему страшно. Она бросила взгляд на отца и жалобно взмолилась:
– Батюшка-а?!
– Да не пугайся ты так, ладушка наша, – засмеялся гость. – Не за меня тебя сватать станем, а за государя нашего Михаила Федоровича. А он собою хорош, юн да пригож. Со мною и не сравнить!
– Батюшка-а?! – на этот раз с изумлением простонала девица.
– Государь наш, доченька, объявил намедни, что жениться желает, – наконец поведал своему ребенку боярин Хлопов. – И для сего дела объявил в Москве смотр невест.
– Как о сем в столице объявили, так мы с Александром и вспомнили, что у нашего брата двоюродного доченька должна быть на выданье! – объявил гость. – Я поднялся в седло, дал шпоры своему Серому… И вот я здесь! И вижу, что скакал не зря. Ты очаровательна, как сама Купава! Так что собирайся!
– Батюшка? – в четвертый раз спросила отца Мария.
– Съездишь в Москву погостить, доченька, – улыбнулся боярин Хлопов, – с бабушкой познакомишься да с дядьками двоюродными, столицу посмотришь, по торгу погуляешь. Себя покажешь, на других посмотришь… Отчего бы и не прокатиться, коли повод хороший нашелся?
– С тобой, батюшка?
– Ты же знаешь, милая, до Юрьева дня из усадьбы не вырваться! – покачал головой ее отец. – Оброки собрать, подати отправить, закупы пересчитать, погреба заполнить. Одно продать, другое поменять, лишнее отделить. Нам с матушкой ныне не вырваться.
– Так давай тогда после Покрова поедем!
– После Покрова вы разве только на свадьбе государевой погулять поспеете, – мотнул головой гость. – На смотрины же вот прямо сейчас отправляться надобно!
– Нечто ты и вправду веришь, что я в царские невесты могу выбиться, дядюшка? – наконец-то обратилась к гостю девочка.
– Пока не попробуешь, не узнаешь, – пожал плечами боярин. – И потом, племянница, ты же не заставишь меня скакать полных два дня, с утра до вечера, безо всякого смысла?
– Так и не нужно…
– А я уже прискакал! – расхохотался гость и зачерпнул еще хмельного меда. – Так что оправдываться поздно. Ты едешь в Москву! – И столичный гость повторил: – Не впустую же я сотню верст мчался, с седла не слезая?
У боярина явно начинал заплетаться язык. Похоже, он и вправду здорово устал. А густой хмельной мед после долгой тяжелой дороги – не лучшее угощение.
– Ты поедешь не одна, доченька! – Боярин Хлопов поднялся, подошел к столу. Но потянулся не за ковшом, а за капустой; прихватил большую щепоть и положил в рот. С громким хрустом прожевал. – Чай не сиротинушка ты одинокая! Ты из семьи большой да дружной происходишь. Тебя проводит дядюшка Иван Григорьевич, встретит дядюшка Александр Григорьевич, о тебе станет заботиться бабушка Федора. Вся семья бояр Желябужских. Тебе не о чем беспокоиться. Познакомишься с родичами, посмотришь Москву, покажешься при дворе. Пред очами царскими предстанешь! Глядишь, и запомнит…
* * *
Собрать юную деву в дальний путь получилось не так уж и быстро. Требовалось уложить наряды и украшения, подарки для родственников. Свою постель – лишней мягкой перины в гостях может и не найтись, шитье, иконы, полотно. Сверх того, понятно, съестные припасы для хозяев и слуг, овес и сено для лошадей. Не покупать же в дороге или столице, коли своего в достатке имеется? И еще несколько возков с репой, огурцами, копченым мясом, вяленой рыбой, зерном, капустой. Частью – родичам в подарок. Частью – на московский торг. Отчего не воспользоваться такой возможностью, коли все едино обоз снаряжается? В столице, знамо, цену раза в полтора, а то и вдвое можно взять супротив окраинной. Еще надобно наставление от духовника получить – как же без этого? Службу в церкви отстоять, могилам дедовым поклониться, в бане вымыться…
Как ни спешили бояре Хлоповы, но обоз из шестнадцати высоко груженных телег выкатился из ворот усадьбы токмо двадцать девятого сентября. Никаких кибиток или колясок у бояр Хлоповых не имелось, и потому Мария, наряженная в сафьяновые сапожки и бархатный сарафан, поверх которого лежал парчовый охабень
[5] с горностаевым воротом, с набитным ситцевым платком на волосах, который утепляла пушистая бобровая шапка, уселась на первой возок поверх мягкой перины, накрытой рогожей и с подушками в мешковине по бокам – оказавшись благодаря тому по высоте наравне с дядюшкой Иваном Григорьевичем.
Там, на верхотуре, девица и раскачивалась на пологих кочках все пять дней размеренной дороги – пока поздно вечером четвертого октября телеги наконец-то не въехали на подворье боярских детей Желябужских в Земляном городе, в проулке возле Чертольской улицы
[6].
Путники приехали так поздно, что встречали их московские подворники с факелами и слюдяными фонарями, а коней слуги распрягали чуть ли не наощупь.
Впрочем, лошади были не девичьей заботой. Холопы помогли Марии спуститься, передали на руки незнакомых девок. Те увели гостью куда-то в глубину сумрачного в ночи дома, поставили перед узкоглазой и желтолицей бабкой с торчащими из-под темного платка розовыми патлами.
– Проголодалась с дороги, девочка? – прошамкала старуха, жутко похожая на ведьму из старой былины, и оценивающе провела пальцами по щеке Марии.