Башня - два - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Никитин cтр.№ 50

Он убрался со своим ноутбуком, но в глазах его читалось ясно, что не понимает.

Юлия жадно вдохнула ароматы, сердце ее трепыхалось, но душа трепетала в предвкушении важных открытий.

Олег все-таки не ушел, пристроился с ноутбуком на подоконнике. Похоже, он из тех чокнутых, кто в еде видит только калории, белки и углеводы с витаминами. Напрасно электронный повар старается, этот сожрет все, не поморщится, но и не похвалит…

— Понравилось море? — спросил он с сомнением. — Конечно, не Сибирь, но все-таки…

Юлия приподняла крышку, в лицо ударила волна запахов. Стараясь понять, что же там готовится такое, от чего желудок начинает кувыркаться, она ответила искренне:

— Я даже не знала, что море может быть такое чистое и… человечное. Я впервые на море, но словно в нем родилась. Нет, не как Афродита, нечего лыбиться, а как кистеперая рыба, что отсюда полезла на берег! Отсюда, чувствую, и древние эллины ходили на завоевания…

— И не только, — ответил Олег. Он покосился в окно, на лицо упал отсвет голубой шири моря, сказал нараспев: — …И воззвал он тогда к Богу, упрашивая пойти со своими людьми к морю, дабы…

Она прервала удивленно:

— Таких слов в Библии нет!

Олег удивился:

— Да?.. Гм… Было же… Когда же подчистили?..

— Ты уверен, что было записано так? — спросила она насмешливо. Умничающий шпион — это что-то новое. Библия — это не устав строевой службы. — Что у тебя за перевод? В твоем компе.

— При чем тут комп, — ответил он мирно. — Я сам диктовал одному писцу…

— Тогда уж писал бы сам!

— Не могу, — признался он. — У меня почерк! Курица лапой нацарапает лучше. Компьютеров еще не было, а вручную я как привык к прафиникийскому письму… гм… а жаль, что такой кусок утерян. Помимо чисто эстетической ценности — в юности мы все поэты, — были и какие-то ценные сведения… которые ну никак не могу вспомнить. Впрочем, если не могу вспомнить, какая из них ценность?

— Да уж, — ответила она. — Если не знал да еще и забыл, то — тяжелый случай. Раз уж ты отпустил прислугу, то на стол подавать должна я?..

— А так же убирать во всех комнатах, — согласился он.

— А сколько здесь комнат?

— Откуда я знаю? — удивился он. — С чего бы я стал считать комнаты?

Она помолчала, ошарашенная такой наглостью. Для человека, привыкшего считать не просто комнаты, а квадратные метры… даже сантиметры принимаются во внимание!.. он сказанул почти богохульство. Целый народ, целая культура родилась и расцвела чахлым цветом на квадратных метрах общей и жилой жилплощади, а этот наглец не считал!. Святотатец.

— А как?.. — спросил он.

Она оборвала:

— Молчи! Я буду есть.

Она в самом деле не проронила ни слова, пока не отодвинула последнюю тарелку. Правда, рот был все время забит, да и пожирала все с такой быстротой, что обед кончился, как ей показалось, едва начавшись, но в желудке теперь чувствовалась немалая тяжесть, а в талии она стала похожей на пингвина.

Олег с нахальной улыбкой поставил на стол кувшин с охлажденным соком.

— Местный. Отведай.

Она кивнула на плоский экран метр на метр, вмонтированный в кухонную стену.

— Это что? — спросила она. — Телеэкран или…

— Скорее или, — ответил он. — Но телепрограммы принимает тоже.

Ее обожженное специями горло жадно впитывало прохладный сок, не давая добраться до желудка. Она наполнила уже третий стакан, а на ладони Олега из ниоткуда возникла коробочка пульта. Пощелкал кнопками, но по всем каналам передавали богослужение. Шла репетиция великого празднования встречи третьего тысячелетия. Нелепо одетые жрецы в богатых одеждах, рассчитанных на бедных дикарей, важно взмахивали кадильницами, вельможи и князья чинно стояли рядами, в руках свечи.

Юлия попробовала пить сок медленнее, но теперь он впитывался еще во рту. Слова с экрана неслись непонятные, хотя рясы знакомые…

— Греки? — поинтересовалась она.

— Просто мерзавцы, — отмахнулся он. — Еще Тертуллиан жаловался, что, как только принадлежность к христианам стала помогать в продвижении по службе, тут же тысячи мерзавцев, которые вчера еще истребляли христиан, приняли крещение.

Юлия ревниво косилась на великанский экран. При таких размерах зерно должно быть с кулак, но на самом деле изображение настолько натуральное, что она почти слышала запахи ладана и потных тел священников.

— Да, это и сейчас… знакомо.

— Что делать, — сказал он горько, — на этих мерзавцах мир держится! Без них было бы хуже. Не приди они в христианство, бедные идеалисты сами бы погубили веру Христа надежнее, чем любые враги. Вон, к примеру, Совнаролла… Честнейший идеалист. Христос с топором. Ведь если бы Христа не распяли, а, к примеру, он бы выжил и победил бы? Вот тогда-то и начался бы самый кровавый террор!.. А эти мерзавцы, защищая свои амбары, сумели из христианства создать такую силу, такую мощь, что она как огненный таран прошла по многим и многим странам и народам.

Юлия кивнула на экран:

— Но что же теперь? Это ж отвратительно!.. Я была христианкой, когда оно попиралось властью… или я думала, что попирается, а теперь, когда власть всеми силами поддерживает лижущую ее церковь… нет, я просто не могу.

Олег сказал хладнокровно:

— А почему нет? Какой бы строй сейчас ни объявили, все равно эти парни будут наверху. Возобладай теократия, то президент станет Верховным Патриархом, его команда — Священным Синодом, победи сейчас язычество — президент станет собственноручно, как делали древние князья, рубить головы на жертвенной плите, принося человеческие жертвы богам, топить самую красивую девку в Москве-реке, дабы боги послали дождь… Во главе любого племени, империи, воровской шайки всегда стоят прагматики. Мерзавцы, понятно, грабят и обжираются в оргиях, но от честных идеалистов беды было бы гораздо больше. Одно строительство коммунизма чего стоит!

Она спросила враждебно:

— Коммунизм разве строили не сволочи?

— Я ж говорю, хуже! Хуже, чем сволочи, — это чистейшие души. Но строить коммунизм в одной России, пусть даже в СССР, среди всех остальных стран, что к коммунизму вовсе не рвались… было просто наивно. Поведение строителей коммунизма напоминает поведение непьющего человека, да еще бегающего по утрам трусцой, среди нашего обычного люда. Во-первых, начинают тыкать пальцем и посмеиваться при виде бегущего человека. Посмеиваться над его диетой, гимнастикой с гантелями. Дурью мается, хочет быть лучше всех!.. Мы ж пьем, по бабам шляемся, плюем на все режимы… И вот начинается: да выпей, да посиди с нами, да полежи, да ты нас не уважаешь… В конце концов, и сам идеалист устает от постоянного давления. Наш мир таков, что того, который карабкается наверх, не только не хвалят, но и осуждают. Над ним смеются, ему ставят палки в колеса. И человек сперва раз-другой делает себе поблажки, за что соседи тут же начинают хвалить, а затем ко всеобщему ликованию и вовсе отказывается от здорового образа жизни. И тут же все начинают его любить, поздравлять, кто-то задарма нальет стакан водки… Пей, будь как мы все.