– Папа… – Тяжелый, прерывистый вздох. – Он правда жив? Самолет не разбился?
– Нет, солнышко, папа и его музыканты просто не сели в тот самолет.
– Тот самолет, который все-таки разбился? – Дочкин подбородок опять задрожал. – Так все-таки самолет разбился сегодня, да? И погибло много людей?
– Тише, тише, успокойся, – я начала тихонько покачивать-баюкать малышку. – Так, увы, иногда случается. И потом, мы же еще не знаем подробностей. Может, катастрофа была несерьезная, и летчик спас самолет.
– Не спас! Мама, ты не понимаешь! Это все я! Вернее, он, бака!
– Медвежонок? – усмехнулась я, убирая со лба дочки мешающую прядь волос.
– Это не просто медвежонок, это бака! Злой дух! Он сделал и поселил туда злого! И злой убивал папу! А потом попал на самолет и сломал его! Нет, нет, мамочка, нет! Не пускай его! Он снова тащит меня в подвал! Мамочка, помешай ему!
Последние слова Ника прокричала так пронзительно и жалобно, что в комнату ворвалась перепуганная Катерина.
– Что тут у вас, Аннушка? Почему детонька так кричит? Господи, да что с ней такое?! – Она с ужасом смотрела на меняющееся лицо девочки.
А там снова проявлялся он. Бокор. Мерзье из Сан-Тропе. Размышлять и анализировать не было ни времени, ни желания, следовало спасать дочь.
– Катерина, – я прижала к себе отбивающегося ребенка так, чтобы не было видно лица малышки, – у тебя еще осталась крещенская вода?
– Я ж говорила, здесь – нет, а дома есть.
– Привези, пожалуйста, и побыстрее. Возьми такси, деньги я отдам.
– Да зачем же такси! – Катерина не стала кудахтать и выяснять – зачем, почему. Надо, значит, надо. – Я Василию позвоню, он и привезет, у нас же машина есть, забыла? Алексей подарил.
– Хорошо, звони. А пока он будет ехать, собери, пожалуйста, наши с Никой вещи, мы уезжаем.
– Далеко?
– Я потом тебе скажу.
– А надолго?
– Дней на десять, может, больше. Пока не знаю. Возьми большую сумку.
– А…
– Катерина, звони!
– Ага, – кивнула домоправительница и утопала выполнять поручения.
А я осталась наедине с дочкой. Или уже не с ней? Невнятное бурчание, раздававшееся со стороны прижатого к моему плечу лица ребенка, идентифицировать было сложно.
Но, судя по тому, что малышка, выворачиваясь из моих рук, стремилась причинить мне боль, Ника снова сидела в подвале.
Что это означало, я догадывалась. И о причинах происходящего тоже. Объяснение могло быть только одно.
Тогда, в Сан-Тропе, мы с Лешкой смогли прервать ритуал инициации Ники, и бокору не удалось посвятить нашу дочь тьме. Но обряд был прерван резко, можно сказать – обрублен, и часть мрака вполне могла остаться в Нике, затаившись до поры до времени.
И, учитывая способность Дюбуа вселять ошметки своей гнилой души в других людей (как это было с Лешкой), этой частью мрака мог стать вирус злобного бокора.
Почему вирус колдуна не помешал Нике противостоять в тот день собственно колдуну? Не знаю. Наверное, был слишком слаб, а моя дочь сильна.
А потом что-то или кто-то активизировал спрятавшуюся гадость, и тьма постепенно, исподволь, начала набирать силу.
И овладевать ничего не подозревающей малышкой. Пока не победила окончательно, предварительно запугав и запутав кроху.
Вернее, это она, бездна, думает, что победила. Нет уж, гнусь болотная, даже не надейся! Я обломала тебя один раз, справлюсь и теперь.
Главное, ты вылезла, явила себя свету. Но забыла, похоже, что света боятся не только твои порождения – вампиры.
Света боится вся мерзость, слепленная из грязи мрака. Главное, чтобы свет был уверенным и сильным. И его было много, очень много. Нашего с Лешкой сейчас может не хватить.
Но я теперь знаю, кто нам поможет.
Глава 28
Сопротивление девочки постепенно начало угасать, бубнеж мне в плечо тоже прекратился. И я решилась снова заглянуть в лицо моей дочери. Может, она справилась? Пусть крещенская вода уже и испарилась, исчезла с тела и волос ребенка, но ведь есть я и моя любовь, мое тепло. Неужели этого недостаточно?!
Увы… Не с этим чудовищем. В глазах ребенка опять царила ночь, безжалостно вытеснив с радужки остальные цвета. Родное личико исказила насмешливая ухмылка:
– Ну что, тварь, убедилась, что со мной справиться тебе не по зубам? Убить меня ты теперь не сможешь, я же твое солнышко! – передразнил мои интонации Дюбуа. Он явно наслаждался властью надо мной и моей малышкой. – Но ты не переживай, я очень скоро сам покину это чахлое тельце, мое временное прибежище. Мне надоел ваш дурацкий язык и опротивели ваши кретинские физиономии. К тому же девчонка упряма, как ослица, смириться со своей участью не желает и все время сопротивляется, мешая мне уничтожить вас. Ну ничего, скоро вы в полной мере ощутите, что значит встать на моем пути. Вы едва не погубили меня, разрушили все, что я выстраивал несколько лет, причинили мне боль. Думаете, приятно, когда тебе ломают шею?! Приятно ощущать себя беспомощным обрубком?! – На нежной детской мордашке появился жуткий звериный оскал. – Я вас раздавлю, как тараканов. Всех. Но на легкую смерть не надейтесь, сначала вы будете наблюдать за мучениями своей паршивки. Я заберу у нее не только свою силу, но и все, чем наделили всесильные лоа саму девчонку. Я выпью ее до капельки, я заберу ее душу, а потом позволю вам похоронить то, что останется. И займусь вами. Знаете, что доставляет мне максимальное наслаждение? Наблюдать за вашей беспомощностью. Раньше я не мог ощутить это в полной мере, был еще недостаточно силен, чтобы открыться. Но теперь вам от меня никуда не деться, я смотрю на мир глазами вашей дочурки, и куда бы вы ни попытались спрятаться, я найду вас везде. Смиритесь и ждите, тогда, возможно, ваша смерть будет не очень мучительной. Ой, что это я! – Дюбуа хихикнул, прикрыв лицо ладошками, и этот жест, такой знакомый, вывернул мое сердце наизнанку. – Я не буду вас убивать. Вернее, сначала вы умрете, но ненадолго. Мне нужные новые зомби, прислуги у меня сейчас маловато. Да и деньги твоего мужа пригодятся. Хотелось бы, конечно, сохранить ваши души, чтобы каждый день пить душевные муки, но повторять недавние ошибки не стану. Ой, а еще…
– Заткнись, – сквозь зубы процедила я. – Надоел.
– Ай-яй-яй, разве можно так с ребенком разговаривать? – издевался монстр. – Мамсик, поцелуй Никусика, чмок-чмок-чмок, – ко мне потянулись сложенные трубочкой губы.
– Никусь, – я, не обращая внимания на Дюбуа, вгляделась в бездонную черноту дочкиных глаз, – я знаю, ты видишь меня. Не плачь, родная, и не бойся ничего. Мы прогоним этого урода, я тебе обещаю.
– «Я тебе обещаю»! – передразнил меня колдун. – Зачем же обманывать ребенка, врать нехорошо. Ты бы лучше велела ей не упрямиться и прекратить мне мешать. Тогда ей будет не так больно.