Двое, не считая призраков - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Нестерова cтр.№ 37

— Ластик?

— Колю! Кондратия!

— Жевать ластик? — усмехнулся Борис. — Это любовь!

— Вот видите! Вы понимаете! Мне так с вами повезло! Я же не могла просто к вам заявиться, меня бы не пустили…

— Короче! Чего хотите?

— Скажите Коле, только строго скажите, чтобы он прекратил есть, дурачить людей с покойниками и гипнозом… Ах, это я сама виновата… Научилась во снах к нему приходить… Знаете, это не у всех получается, только если очень большая любовь, а у живущего, извините, хорошее образное воображение.

Лора не снилась Боре ни разу. И он тут же остро невзлюбил эту женщину и ее мужа-проходимца с его больным воображением.

— Во сне уговорить не удалось?

— Нет, только хуже сделала, потому что Коля… Слушать про Колю Борис не желал.

— Значит, так! — перебил он. — Вы мне устраиваете свидание с Лорой, а я делаю так, как вы просите.

— Ах! — изумленно-испуганно всплеснула руками женщина. Звука шлепка не было, только едва слышный шелест. — Я не могу! Это не в моей власти!

— А в чьей?

Картина была отвратительной, но Боря уже такое видал. Когда покойники мечутся от крайних чувств, их корежит, как мягкую куклу гнет и плющит.

— Ой! Ну, пожалуйста! — хныкала женщина. — Помогите! Хотите, я для вас… гипнозу обучу?

— Чихал я на гипноз!

— Что вы там делаете? — в дверь просунулся Коля-Кондратий. — С кем разговариваете?

Борис на секунду отвлекся, а когда повернулся, покойница уже исчезла. Он рывком распахнул дверь, протиснулся мимо чудотворца, в ноздри ударил запах пота, разбавленного одеколоном.

— С твоей женой общался. Просила передать: жри побольше. А когда преставишься, будешь на небесах ластик жевать.

— Ластик? Откуда вы знаете…

Теперь Боря не ошибся дверью, вышел в приемную. Баба-яга вскочила, бренча бижутерией.

— Уже закончили? Надеюсь снова увидеть вас…

— Деньги!

— Что?

— Деньги назад!

— Если у вас не получилось полного контакта…

— Деньги, я сказал!

— Отдай ему, — послышался из-за спины голос Кондратия. — Все отдай!

— Но как же! — противилась баба-яга. — У нас за аренду…

— Еще две секунды, — предупредил Боря, — и вы заплатите в десятикратном размере. Завтра — в стократном, считая ваши органы, если они годятся для пересадки.

Секретарша выдвинула ящик и достала купюры. Не протянула их Боре, а испуганно положила на стол.

— Фуфло! — привычно выругался Боря. Забрал деньги, скомкал их и засунул в карман.

* * *

Вечером он лег в одежде в пустую ванну. Накрылся пледом с головой. «Лора, ты никогда не придешь, — бормотал. — Знаю, никогда! Я не могу вспомнить твоего лица, не могу увидеть! Но я помню прикосновение твоих рук. Давай как раньше? Я буду тебе считать… Трижды восемь двадцать четыре…»

Эротические фантазии Бориса Горлохватова были незамысловаты, не менялись во времени и удовлетворялись примитивным способом.

Когда умерла Лора, Борино сердце разорвало, в пыль разнесло. В груди образовалась большая черная дыра. Призыв покойника Харитона Романовича — о дочери подумай — нашел слабый отклик только потому, что мертвая Лора во время единственного свидания просила о том же.

Через месяц или три после рождения (он не помнил точно когда) младенец побелел, налился молочной пухлостью, однажды — вдруг! — улыбнулся Боре. Катя (он раньше просто не замечал) улыбалась всем — сюсюкающим бабушкам, пьяным дедушкам, телевизору, бутылочке с молоком, погремушке. Этот веселый, жизнерадостный малыш легко отзывался на гукание, ласку и щекотание. Боре неожиданно захотелось собрать ее улыбки, сфокусировать их только в одном направлении — на себя, на черную дыру в груди.

Лучик в темном царстве разгорался, увеличивался, заполняя черную дыру. Катя научилась сидеть, шлепать себя по губам, пускать пузыри, крутила поднятыми ручками с растопыренными крошечными пальчиками под бабушкино «А как у нас девочка танцует? Тра-ля-ля-ля!». Она безошибочно смотрела в сторону названного человека: «А где у нас деда Вася? А где баба Люба?» В восемь месяцев, это Боря точно запомнил, Катенька на вопрос «А где наш папа?» протянула к нему ладошки и громко сказала «ПА!». И потом, когда он приходил с работы, дочь его видела, заводила веселую пластинку: «Па-па-па-па-па…» — и улыбалась, и смеялась, и валилась на спину, дрыгая ножками.

— Прям выделяет тебя, — ревниво говорила теща. — И за что? Бирюк бирюком!! Слова доброго от тебя не слышали!

Боря работал как проклятый: днем на стройке, до поздней ночи в «частном университете» грыз гранит специальной науки. Боря похудел, почернел, крепкий костяк его тела был покрыт твердыми веревками мышц без грамма жира. Глаза под низкими бровями, в которых и прежде не было доброго света, смотрели прямо и жестко, словно бойницы. Боря нагружал себя, чтобы не продохнуть, не думать о Лоре. Но от воспоминаний деться некуда — живое их воплощение лежало в кроватке и пачкало пеленки. Боре не нужен был ребенок, он не мечтал о продолжении себя. Но Катя — это та же Лора, только еще маленькая. Ему, Боре, предстоит пройти все с самого начала, воспитать вторую Лору. В конце не будет свадьбы-женитьбы, не будет ласк и неги. До Кати вообще никто никогда с похабными желаниями не дотронется! Исключено! С божеством не совокупляются!

Он не любил, когда Катю брали на руки, ревновал. Но маленького ребенка не запретишь укачивать, пеленать, одевать, купать. Даже свои руки Боря считал недостойными обнимать малышку. Прижимал ее к груди и чувствовал себя вампиром, который питается, забирает тепло у дорогого существа.

Маленькая проказница не подозревала о своей сакральной сущности. Она тянула вверх ручонки и приказывала:

— Прыгай меня!

Это означало подбрасывать ее к потолку под счастливые визги.

В выходной, когда Боря мог поспать на час дольше, двухлетняя Катя забиралась к нему в кровать. Ныряла под одеяло, кусала за палец большой ноги — я пришла, просыпайся, — ползла по его телу к голове. Устраивалась на груди, захватывала в кулачки его уши и тянула в стороны:

— Жубы!

— Это не зубы, — мотал головой Боря, — это уши.

— Нет! Ухи тут! — Два маленьких пальчика вонзались в его ноздри.

Боря чихал, из глаз катились слезы.

— Папа плачет? Папе Бабай бо-бо сделал? Ой, сиротиночка! Ой, пожалею! — И принималась быстро целовать его лицо, шлепала мокрыми губками.

«Ухи, сиротиночка, Бабай» — это из лексикона бабушек. Они очень любили внучку, но как воспитатели никуда не годились. Еще больше, чем внучку, они любили выпить. Борис возвращался поздно, нередко заставал картину: ребенок в кроватке мокрый, холодный, ревет, а бабки пьяно храпят, ничего не слышат. Боря будил их грубо, ругался отчаянно. Да что возьмешь с пьяных дур?