«Пояс Ориона» был ошвартован у лодочных мостков, недалеко от деревянной лестницы, которая вела вверх по береговому откосу, почти прямо к школе. Покачивался на мелких волнах, словно ждал… Валерка приходил сюда вместе со всеми, будто ничего не случилось. Говорили о близком путешествии…
Уже сданы были все экзамены. Анна Георгиевна поставила Валерке четверки за письменную работу и за устный ответ. После устного экзамена он подумал: «Может, попросить прощения? И пусть скажет вожатой…» Они встретились глазами, и Валерка понял: Анна Георгиевна того и ждет.
А вот черта с два! Капитаны парусников, уходящих в Южный океан, не унижаются, не просят извинений, когда не виноваты…
Первое плавание должно было длиться не долго, несколько часов. За три дня до этого звено с Аркашей ушло на Веселую гору (это вниз по течению, мыс такой на излучине), чтобы подготовить там лагерь. Потом они вернутся, погрузятся на «Пояс Ориона» и поплывут к уже оборудованной стоянке… Валерка не пошел, сказал, что болит горло и его, осипшего, не отпускают. А осип он от подступивших слез…
На следующее утро, рано, часов в семь, Валерка пошел к мосткам, где стоял «Пояс Ориона». Что его, Валерку, толкнуло? Может, хотел попрощаться с кораблем без посторонних?
На плоту хозяйничал дюжий парень в галифе с сапогами и в майке, под которой перекатывались мускулы. Он не хозяйничал! Он просто громил корабль! Зачем?!
Он ломом отодрал доски палубы и теперь взял топор.
За всем за этим смотрела с мостков семилетняя Наташка, внучка школьной уборщицы тети Капы. Кажется, она плакала…
Валерка не помнил, как оказался на плоту…
— Не смейте! Не имеете права! — крикнул Валерка и схватил парня за рукав. Тот лениво отмахнулся, и мальчик отлетел, ударившись коленом о твердое, как камень, бревно. Он тут же вскочил и, проглотив слезы, хромая, снова бросился к парню, который замахивался топором на штурвального колесо. Нога парня скользнула на бревне, и он покачнулся на краю плота. Что-то словно толкнуло Валерку, и он не колеблясь ударил парня в живот головой. Плеск и ругательства разнеслись над водой. Наташка на мостках громко засмеялась.
Валерка раздернул узел на швартовом конце. Двух толчков шестом было достаточно, чтобы «Пояс Ориона» оказался в безопасности. Выбравшись на берег, парень что-то кричал, махал кулаками, но Валерка не смотрел на него. Он впервые был один на «Поясе Ориона» единственным и полным хозяином корабля.
Он знал, что делать. Потянув шпагат, мальчик развернул серую мешковину, закрепил парус и встал к штурвалу. Ветер туго натянул полотнище, и плот стал удаляться от берега. Валерка взял ручки штурвала.
Серебряная дуга реки разворачивалась перед ним. Справа, над кромкой обрыва, поблескивали окна зданий. Берег ушел далеко и казался совсем невысоким, но двухэтажные дома были раза в три ниже его зеленой стены. Слева, тоже далеко, громоздились краны и черные корпуса теплоходов, там была судоверфь. Берега распахнулись, давая маленькому капитану широкую дорогу. Узкий тяжелый плот набирал скорость под неслабеющим ветром. Он двигался, как торпеда, разбивая воду острым носовым бревном. Далеко-далеко, где левый берег поворачивал к югу, синела полоска леса. За лесом скрывалась Веселая гора, она была еще не видна. Там должно было собраться звено. И куда же еще мог вести свой корабль Валерка?.. Где он найдет защиту?
Пусть теперь про него говорят что угодно! В конце концов, Наташка все видела и подтвердит, что парень в галифе вел себя как бандит и разрушитель!
А если там, у Веселой горы, Аркаша скажет ему, Валерке, «все равно ты не имел права», он отдаст плот и уйдет. Обратно, пешком в город. Пусть говорят что хотят, а он все-таки спас «Пояс Ориона», он вел его и был сейчас капитаном.
Кипел бурун у бревна. Ветер не ослабевал. Пошла захлестывать на корму небольшая волна. Темное облако на минуту закрыло солнце. За ним еще двигались облака… Стало прохладнее, и Валерка вздрогнул, но не столько от ветра, сколько от волнения. Лишь сейчас, когда под полуоторванными досками стали ходить расшатавшиеся бревна, он почувствовал простор и глубину разлившейся по весне реки. Но не испугался он, нет. Только прищурил глаза и покрепче перехватил рукоятки штурвала. Ныло разбитое колено, кровь из ссадины стекала по ноге темной струйкой. Гудело под рубашкой ободранное плечо. На рубашке темнели полоски глины. Но Валерка не думал о боли. Ветер и плеск окружали его, охватывали со всех сторон, несли на влажных крыльях…
Вот этими строчками и можно было закончить рассказ. Читатель и сам понял бы, что дальше все будет хорошо. Валерку с его кораблем встретят у Веселой горы ребята и Аркадий, быстро поймут, кто прав, кто виноват, после чего все учительские и вожатские запреты окажутся бессильными перед лицом несомненной Валеркиной доблести и законами морского братства… Но, с другой стороны, хотелось и продолжить повествование. Рассказать, что не сразу все встало на свои места. Вожатая некоторое время негодовала и кричала, что Валеркина схватка с «взрослым человеком, которого он чуть не утопил», была не геройством, а хулиганством. Спасибо маленькой, но сообразительной Наташке, толково рассказавшей, как все было. А вскоре выяснилось, что «взрослый человек» пытался разрушить «Пояс Ориона» по прямому наущению вожатой, которая очень не хотела, чтобы состоялось плавание (вдруг придется отвечать!).
Но ничего этого не понадобилось. Перечитав готовые куски, я охладел к рассказу, а потом он надолго затерялся в архивах, которые у пишущих людей копятся и копятся с годами (хотя кто-то, кажется Пастернак, убеждал нас: «Не надо заводить архивов…»). Наткнулся я на эту тетрадку лишь через много лет. В нее был вложен рисунок: Валерка шестом отталкивает от мостков плот. Взъерошенный, в порванной рубашке, в широких, подвернутых до колен штанах, весь натянувшийся в своем пружинистом усилии поскорее увести свой корабль от опасности… Да, он прошел через свое преодоление и оказался победителем.
Но Валеркино преодоление было лишь коротким моментом в его жизни. Другому пацану, похожему на Валерку, только на год старше, пришлось труднее. В начатой мною повести «Секунда на размышление» двенадцатилетнему Лёньке хватило всяких бед и тревог…
В этой повести тоже есть река. Есть плоты у берегов, есть хибарка пристанского сторожа, у которого Лёнька ищет приют в тяжкие минуты; неторопливые буксиры, обрывистые берега, рыбацкие костры… Но это, так сказать, декорация, но фоне которой развертывается действие. А пружина всей этой драмы — тоска мальчишки, оказавшегося в одиночестве, и его сомнения: способен ли он в решительный момент совершить отчаянный, но правильный поступок — так, как это сделал его отец?
Портрета Лёньки не сохранилось. Но я до сих пор ясно вижу этого худого остролицего мальчишку с тревожными глазами. Его тревога была моей тревогой (да и сейчас она не прошла до конца). Полностью сохранилась первая глава. И дата стоит:11/XI-62. Это значит — уже после университета. Первый сборник рассказов готовился к печати, но хотелось «создать» что-то более капитальное. Итак…