— Благодарю вас. Теперь относительно стоимости
остальных издержек. По моим подсчетам, это около двадцати пяти тысяч. Можем мы
согласиться с тем, что сумма компенсации ущерба, запрашиваемая истцом,
составляет двести тысяч долларов? Что скажете? — Киплер буравит Драммонда
взглядом.
— Я не возражаю, — снова говорю я, понимая,
что Драммонда это заводит.
— Я тоже, — нехотя кивает Драммонд.
Киплер карябает что-то в блокноте.
— Благодарю вас. Что-нибудь еще? Возможна ли
договоренность об урегулировании?
— Ваша честь, — решительно вступаю я. Это было
тщательно отрепетировано. — От имени моего клиента я выражаю согласие отозвать
иск при условии выплаты в качестве возмещения ущерба одного миллиона двухсот
тысяч долларов.
Адвокатов ответчика специально обучают
изображать шок и возмущение в ответ на любое предложение адвоката истца о
компенсации ущерба, поэтому мое предложение вызывает не только ожидаемые
покачивания головами и покашливания, но даже презрительные усмешки —
драммондовские прихвостни, сгрудившиеся за моей спиной, резвятся напоследок.
— У вас губа не дура, — язвительно произносит
Драммонд.
Да, несравненного Лео Ф. Драммонда не узнать.
В самом начале слушаний он был истым джентльменом, безукоризненным
профессионалом, как в здании суда, так и вне его. Теперь же он ведет себя как
сварливый второкурсник.
— У вас есть встречное предложение, мистер
Драммонд? — спрашивает Киплер.
— Наше предложение остается в силе — двести
тысяч, и ни цента больше.
— Хорошо. Тогда начинаем процесс. Каждой из сторон
представляется пятнадцать минут для вступительного слова, но я вовсе не
обязываю вас использовать это время целиком.
Мое вступительное слово отрепетировано десятки
раз — я уверенно укладываюсь в шесть с половиной минут. Присяжные степенно
входят в зал, чинно рассаживаются, получают напутствие судьи Киплера, после
чего слово предоставляют мне.
Если такое будет часто повторяться и впредь,
то, кто знает, возможно, в один прекрасный день у меня разовьется талант
драматического актера. Впрочем, пока об этом думать рано. В настоящую минуту
меня волнует одно: как преодолеть это испытание. Держа в руке блокнот, я раз
или два справляюсь со своими записями и излагаю присяжным суть дела Блейков.
Стою я возле судейского подиума и отчаянно надеюсь, что новый серый костюм
придает мне более солидный вид. Все обстоятельства и факты складываются
настолько в мою пользу, что от меня требуется лишь одно: не напортить. Был
оформлен обычный полис по медицинскому страхованию, все положенные взносы
Блейки вносили в срок, каждую неделю, Донни Рэй был застрахован от любых
болячек, но когда он все-таки заболел, страховая компания его попросту кинула.
И, не получив надлежащего лечения, он умер. Вы, господа присяжные, получите
возможность увидеть Донни Рэя, но только благодаря видеозаписи. Он мертв. И иск
этот подан не столько ради того, чтобы вытрясти из «Прекрасного дара жизни»
причитающуюся по закону страховую премию, сколько для того, чтобы наказать
компанию за её гнусный поступок. Денег в «Прекрасном даре жизни» куры не клюют
— немудрено, учитывая, что страховые взносы они с клиентов аккуратно взимают, а
вот сами им не платят. Закончив допрос свидетелей, я вновь обращусь к вам,
господа присяжные, и попрошу присудить в нашу пользу крупную сумму денег, чтобы
воздать компании «Прекрасный дар жизни» по заслугам.
Для меня исключительно важно посеять это семя
как можно раньше. В мозгах присяжных должно утвердиться, что мы хотим сорвать
крупный куш, а «Прекрасный дар» заслуживает самой суровой кары.
Моя вступительная речь проходит без сучка без
задоринки. Я не заикаюсь, голос мой не дрожит, и Драммонд с протестами не
вылезает. Я почти уверен, что Лео понапрасну вскакивать не станет. Ему вовсе не
улыбается, что Киплер будет макать его мордой в грязь, тем более перед
присяжными.
Я сажусь на свое место рядом с Дот. За длинным
столом нас с ней только двое.
Драммонд уверенной поступью подходит к скамье
жюри, держа в руке копию страхового полиса. И начинает с места в карьер:
— Это страховой полис, приобретенный мистером
и миссис Блейк, — говорит он, демонстрируя его присяжным. — И нигде в нем не
сказано, что компания «Прекрасный дар жизни» должна оплачивать трансплантацию
костного мозга. — Он умолкает, чтобы суть сказанного дошла до умов присяжных.
Заседатели питают к Лео неприязнь, но к этим словам прислушиваются. — Недельная
страховка обходится всего в восемнадцать долларов, не покрывает трансплантацию
костного мозга, и тем не менее истцы рассчитывали, что мой клиент выплатит им
двести тысяч долларов за — вы правильно угадали — трансплантацию костного
мозга. Мой клиент отказал Блейкам, но вовсе не из злого умысла к Донни Рэю
Блейку. И речь тут идет не о жизни или смерти, а об элементарной
справедливости. — Драммонд для убедительности, и это получается у него
небезуспешно, машет полисом в воздухе. — И вот, мало того, что истцы хотят
получить двести тысяч долларов за мифическую страховку, так они ещё и требуют
от моего клиента десять миллионов долларов в порядке компенсации ущерба. Чтобы
покарать моего клиента, так они это называют. На мой взгляд, это совершенно
нелепо. Алчность — вот как это называется на самом деле!
Его слова находят отклик у присяжных, но сама
тактика довольно рискованная. Да, в полисе говорится, что страхование не
распространяется на пересадку органов, однако трансплантация костного мозга не
упомянута. Составители полиса дали маху, упустив это. В новом полисе, который
дал мне Макс Левберг, вопрос о трансплантации костного мозга оговаривается
отдельно.
Тактика защиты проясняется. Вместо того, чтобы
попытаться спустить дело на тормозах, покаявшись, и упирая на ошибку,
допущенную неведомым некомпетентным чиновником, мелкой сошкой сложного
механизма огромной компании, Драммонд вообще отрицает какую-либо вину
«Прекрасного дара». Да ещё попытается доказать, что трансплантация костного
мозга крайне ненадежна, как способ лечения непригодна, и уж тем более не может
рассматриваться как общепринятый и адекватный метод при лечении острого
лейкоза.
Он держится как врач, обсуждает шансы подбора
подходящего донора (бывают случаи, когда вероятность удачного подбора равна
одной миллионной), шансы на успешный исход самой операции. И без конца
повторяет: — В полисе об этом ни слова.
Затем Драммонд решает проехаться по мне. Когда
он второй раз использует слово «алчность», я вскакиваю и вношу протест. Во
вступительном слове аргументам не место. Их следует приберечь напоследок.
Защита имеет право изложить присяжным свою точку зрения на то, что покажет
допрос свидетелей.
Киплер, лапочка, мгновенно кивает: