Поначалу Троцкий пытался продолжать затягивание переговоров. Немцы совместно с австрийцами также как будто забыли о «линии Гофмана» и дали завлечь себя в бесплодные прения. Причина была ясна: одновременно велись германские переговоры с украинской Центральной радой о мирном соглашении. Договоренность о нем была достигнута 27 января (9 февраля).
[538] Тотчас после этого фон Кюльман потребовал от Троцкого немедленного ответа на предъявленные перед перерывом условия мира.
На вечернем заседании 28 января (10 февраля) Троцкий заявил о разрыве переговоров. Он зачитал декларацию: «Именем Совета Народных Комиссаров, Правительство Российской Федеративной Республики настоящим доводит до сведения правительств и народов, воюющих с нами, союзных и нейтральных стран, что, отказываясь от подписания аннексионистского договора, Россия, с своей стороны, объявляет состояние войны с Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией прекращенным. Российским войскам одновременно отдается приказ о полной демобилизации по всему фронту».
[539]
Оглашение декларации произвело впечатление разорвавшейся бомбы. «Безмолвно сидело все собрание, выслушав эти странные и столь дико звучащие слова».
[540] Придя в себя, Кюльман спросил, намерено ли правительство РСФСР объявить, где в точности проходит его граница и согласно ли оно возобновить торговые и правовые отношения, которые соответствовали бы состоянию мира. Иначе говоря, со свойственной традиционной дипломатии правовой тенденцией, он просто не мог понять, что означает объявленная формула, и пытался найти выход из создавшегося положения.
Троцкий же воспринял слова Юольмана как выражение нежелания возобновлять войну с Россией и еще более усилил натиск. Не отвечая на вопрос германского делегата, он извратил его смысл, заявив, что тот, мол, и впредь собирается опираться на помощь пушек и штыков.
[541] На предложение Кюльмана созвать назавтра пленарное заседание, то есть спасти переговоры, Троцкий ответил, что российская делегация исчерпала свои полномочия и возвращается в Петроград.
Троцкий действительно поступал вопреки мнению Ленина, считавшего необходимым подписать «похабный» мир. Но позиция наркома не противоречила решению ЦК большевиков. Так что никакого «предательства» с его стороны не было. Сам же Ленин продолжал юлить. Перед вторым отъездом Троцкого в Брест устно он убеждал его держаться до последнего, а затем сдать позиции. Но со стороны Ленина это было грубым нарушением партийной дисциплины, за которую он всегда так ратовал, правда, применительно к другим. Тот факт, что Троцкий действовал в соответствии с решениями ЦК большевистской партии, признавал ряд делегатов Седьмого съезда партии, состоявшегося в марте 1918 года. Зиновьев, например, говорил: «Тов. Троцкий по-своему прав, когда сказал, что действовал по постановлению правомочного большинства ЦК. Никто [этого] не оспаривал».
[542]
Тем временем возвращение Троцкого в Петроград было встречено вначале с энтузиазмом. Лишь немногие большевистские деятели, и Ленин в первую очередь, не разделяли оптимистического мнения, что немцы не смогут наступать и вынуждены будут примириться с его акцией. Позицию Троцкого поддержали Петроградский совет, а затем и ВЦИК.
[543] Но оказалось, что надежды наивны. В то время как некоторые германские деятели, в частности Юольман, считали целесообразным найти новые подходы к сохранению перемирия на Восточном фронте, военное руководство придерживалось иного мнения. Верх одержали военные. 16 февраля германское командование объявило о возобновлении военных действий.
Создавалось совершенно новое положение, чреватое свержением большевистской власти. 17 февраля состоялось заседание ЦК, протокол которого не сохранился, но осталась таблица голосования, свидетельствующая о том, что вносилось множество предложений. Вначале поступило предложение (видимо, Ленина) немедленно предложить Германии вступить в новые переговоры для подписания мира. За него проголосовали пять человек (в том числе Сталин), против — шесть, включая Троцкого. За революционную войну не высказался никто. Голосование по предложению выжидать, «пока не проявится германское наступление и пока не обнаружится его влияние на рабочее движение», дало те же результаты, что и по первому вопросу (Троцкий оказался с Лениным на противоположных позициях).
[544]
Действительно, 18 февраля 1918 года германские войска начали наступление и быстро продвигались к Двинску. В этот день состоялись два заседания ЦК большевиков. На утреннем заседании Троцкий сообщил о поступлении опасных сведений: германские аэропланы появились над Двинском, ожидается вражеское наступление на Ревель (Таллин). И все же Троцкий пока был против посылки немцам телеграммы с предложением мира, еще надеясь на «серьезный взрыв» в Германии. Ленин же вновь высказался за немедленное предложение мира.
[545]
На вечернем заседании, однако, Троцкий изменил свою позицию под влиянием новых угрожающих данных о том, что немцы заняли Двинск. Вначале нарком предлагал только запросить Берлин и Вену — чего они требуют? — но в ходе прений склонился к призыву Ленина обратиться к немцам с предложением о немедленном мире. За это предложение голосовали семь членов ЦК, включая Ленина и Троцкого, против — пять, воздержалась Е. Д. Стасова. Текст обращения поручено было выработать Ленину и Троцкому.
[546]
Соответствующая радиограмма была направлена германскому командованию в ночь на 19 февраля. Немцы затягивали ответ (в это время их войска продолжали наступать) и только 23 февраля предъявили новые, значительно более тяжкие условия мира.
20 февраля Троцкий написал записку Ленину:
«Я считаю, что я «уплатил по векселю» — и притом без просрочки. Когда я отстаивал неподписание, я доказывал, что нужно, чтобы всем было ясно, что мы не можем не подписать: нужно немецкое наступление. Разумеется, сейчас положение острее, чем три нед[ели] тому назад. Но этот вопрос уже не исчерпывается формальной «уплатой по векселю», — и я его снова поднимать не буду.