– Он живет с матерью?
– Да, кажется, с ней, с Мэри… Где ж ему еще жить?
– Скажите, – внезапная бредовая идея пришла мне в голову, я даже сперва не хотел ею делиться – но «brainstorm» так «brainstorm», – а мог он, этот юноша, вдруг начать мстить – вам и вашим подругам – за какие-то обиды, подлинные или мнимые?
– Мог ли? – переспросила она, усмехнувшись. – Если у него не все в порядке с головкой – то мог. Наверно, мог… Хотя, видит бог, никаких обид не было… Какие обиды у восьмилетнего мальчика?..
– Мэри что-то о нем сейчас, о взрослом, рассказывала? Как он живет, как учится?.. Есть ли у него друзья, девушка?
– Нет, – покачала головой Катя. – Не рассказывала… Абсолютно ничего… Да ведь мы с ней, с Машкой, практически не виделись… Даже по телефону редко разговаривали…
– А тогда, на вечеринке? Когда погибла Настя?
– Нет. Может, Машка и собиралась что-то о нем рассказать, да не успела… Но она, Машка, вообще была очень скрытная… То есть, что это я говорю, – спохватилась она, – Маша просто очень скрытная… Дай ей бог здоровья… И сынок, получается, замкнутый – в нее…
– Ладно… Вы говорите, как его звали – Борис?
– Да, Борис… Бориска, Борька…
– А фамилия?
– Маркелов. Как и у нее, у Маши.
– А отчество?
Катя грустно улыбнулась.
– В свидетельстве о рождении у него в графе «отец» – прочерк. Я сама видела.
– Хорошо бы нам его, Бориску, найти… – вслух подумал я.
– Ищите, – жестко молвила Катя.
Я понял, что увлекся, делая Екатерину Сергеевну соучастницей своего расследования. Она почувствовала это и сразу отстранилась. Дала понять, что детектив – это я, и она мне платит. За мою работу.
Я сказал:
– Да. Конечно. Извините. Это мое дело.
– Сделать вам еще кофейку? – примиряюще промолвила клиентка.
– Да. Неплохо бы. Не откажусь.
Катюша легко встала и принялась закладывать в кофеварку кофе, заливать воду.
Вдруг она резко обернулась. Глаза у нее были расширены.
– А помните, я вам рассказывала про одного парня с аэродрома? Ну, про Никитку, который к нам, ко всем по очереди, приставал? Он ведь настоящий шизо! Явный маньяк! Может, это он нам всем – мстит?
– Ну, для маньяка это слишком сложно, – протянул я скептически, главным образом чтобы успокоить излишне взволнованную клиентку.
Вообще-то мысль о маньяке приходила и мне в голову. Но вслух я продолжал сомневаться:
– Он же не домогался – теперь, сейчас, в сексуальном смысле – ни Вали, ни вас, ни Насти… Просто покушался на убийство… Или убивал… Нет, для маньяка это слишком сложно… Слишком уж разные орудия преступлений: яд, пистолет, испорченные тормоза… Для этого надо чересчур много думать… А маньяки – обычно прямолинейные люди… И для них важен непосредственный контакт с жертвой, понимаете? Заманил, схватил, затащил, надругался… Ну, и все такое… Нет, в нашем случае это вряд ли маньяк…
– А что, если это – вылечившийся маньяк? – шепотом спросила Катя.
Мысль о серийном убийце, кажется, крепко засела ей в голову.
– Ну, если он вылечился – значит, уже не маньяк, – усмехнулся я.
– Вы знаете правила проведения «мозговых штурмов»? – вдруг спросила Катя, ставя передо мной очередную чашку кофе.
– В общих чертах, – сказал я туманно.
– Так вот, правило первое: нельзя критиковать идею, когда она только выдвигается. Время для критики будет потом. Вы это правило только что нарушили.
– Виноват, – со смехом сказал я. – Больше не буду… Принимаю маньяка всерьез… Как, вы говорите, его звали?.. Никита – а дальше?
Екатерина Сергеевна опять села против меня и задумалась.
– Какая-то простая фамилия… Очень простая… Отыменная… Петров?.. Сергеев?.. Васильев?..
– Ну, и что вы предлагаете, – усмехнулся я, – проверять всех Петровых-Сергеевых-Васильевых в Москве?
– Зачем всех? – парировала она. – Только тех, кто на учете в психдиспансере.
– Да, это упрощает дело, – усмехнулся я. – В Москве на учете тысяч пятьсот… А если он вдруг не на учете?
– Хорошо, – несколько язвительно сказала она, – я сама, дорогой мистер Арчи Гудвин, найду его.
– Но-но, – предостерег я, – только без самодеятельности.
– Не извольте беспокоиться. Из квартиры выходить не буду.
– Лучше просто вспомните его фамилию. Хорошо?
– Ладно. Вспомню – скажу.
Информация о шизике, грубо и безуспешно пристававшем ко всем девушкам на аэродроме, на самом деле заинтересовала меня куда больше, чем я продемонстрировал это обеспокоенной клиентке. Конечно, я нисколько не врал Катюше, когда говорил, что разнообразие, с коим совершались преступления – яд, испорченные тормоза, пистолет, – вовсе не характерно для маньяка, но… Но… Чем черт не шутит?.. Может, права Екатерина Сергеевна, и он так здорово излечился, чтобы совершать преступления изощренно?.. Но не вылечился настолько, чтобы эти преступления вовсе не совершать?
Словом, мне надо было, по возможности скорее, отыскать этого Никиту – Сергеева? Васильева? Николаева? – и потолковать с ним.
Круг подозреваемых теперь, в ходе нашего совместного с Екатериной Сергеевной «мозгового штурма», расширился еще больше – впрочем, я этого и добивался. Итак, теперь в него, помимо герра Лессинга, Фомича и Мэри, которых я по-прежнему не сбрасывал со счетов, входили странный, асоциальный (но уже совершеннолетний!) сын Марии Бориска Маркелов, а также аэродромный шизик Никитка (Иванов? Петров? Сидоров?).
Уже неплохо. Но я собирался выяснить у Катюши еще кое-что.
– Скажите, – спросил я, – а может быть, вам и вашим подругам стала известна какая-нибудь информация о том, что творится на аэродроме? Какие-нибудь темные делишки? Финансовые махинации?
– Фомич? – быстро спросила Катя.
Мы с ней понимали друг друга все лучше и лучше. Нечасто, в самом деле, встречаешь женщину со столь живым и быстрым умом. Да еще настроенную на одну с тобой волну.
– А почему бы и не Фомич? – пожал я плечами.
– Исключено, – отрезала она. – Он – чистый человек.
– Все люди изначально – чистые, – усмехнулся я. – Или рождаются чистыми… Но вы сами, мэм, только что нас, пардон, учили: во время «мозгового штурма» нельзя отвергать любые версии, даже самые завиральные…
– Вы правы… – задумчиво протянула Катя.
– Так, может, – предположил я, – что-то они там, на аэродроме, творят? Махинируют?.. А вашим подругам стало об этом известно?.. И их за это решили убрать?