Я могла бы в этот момент сказать ему о любви и потребовать ответного признания, но решила подождать другого момента. И он настал, этот роковой момент, когда мы уже находились в постели Феликса и когда все самое главное (на сегодняшний вечер!) между нами уже произошло. Я растянулась на теле своего возлюбленного, уютно устроив голову на его огромном плече.
– Я люблю тебя, Феликс, – прошептала я ему на ухо.
Он поежился от щекочущего дыхания, повалил меня на спину и принялся целовать. Я вывернулась, взяла в ладони его лицо и, глядя строго в черные туннели зрачков, спросила:
– А ты?
– Что я? – глупо отозвался он.
– Ты меня любишь?
Мне показалось, что в его туннелях полыхнуло алое зарево и тут же потухло.
– Само собой, – ответил он.
– Это не ответ, – возразила я.
– Нормальный ответ, – лениво процедил он, убрал от лица мои руки и опять улегся рядом на спину.
– Когда любят, так и говорят: «Люблю».
– Все любят по-разному.
– Любят, может быть, и по-разному, только название у этого процесса одно. Кроме слова «люблю», другого не придумали.
– Почему? Есть еще, например, «обожаю»... А еще...
– Брось, Феликс, – бесцеремонно оборвала его я. – Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Ответь честно: ты любишь меня?
Он немного помолчал, потом спросил:
– Может, не стоит все усложнять?
– Стоит, – не сдалась я и укуталась до подбородка одеялом. Если он сейчас же не скажет мне «люблю», я сначала оденусь, а потом приступлю к допросу на предмет Наташи и ее красавицы-матери.
– Мне хорошо с тобой, Тонечка, – неожиданно теплым голосом сказал он. – А любовь ли это... я не знаю... Никогда не знал... Может быть, поэтому так и не женился, хотя давно пора по всем показателям. Женщины всегда требовали от меня это самое «люблю», а я не говорил, и они уходили, разочарованные и обиженные, будто я их обманул: поманил конфеткой, а вместо нее сунул в руки пустой фантик.
– Хочешь сказать, что никогда не бросал женщин сам? – осторожно спросила я.
– Нет, не хочу... Всякое бывало...
– А что эти женщины? Неужели они не боролись...
– За что?
– За тебя... за любовь...
– Говорю же, Тонечка, всякое в моей жизни было, но к чему это вспоминать, когда теперь у меня есть ты!
– Я такая же, как все! – уже довольно зло выкрикнула я.
– Ну не-е-ет... – протянул он. – Не такая. Как ты себя называешь? Волчицей? А разве Волчицу интересует, любит ли ее Волк? Она всегда уверена в своем партнере. В противном же случае может запросто перегрызть ему горло.
– А если я перегрызу?
– Я дорого продам свою жизнь...
Ярко-карие глаза Феликса опять оказались против моих. В зрачках плясало алое пламя и уже не гасло, а разгоралось сильней и сильней. Мои ноздри тревожил горьковатый запах его кожи. И мне мгновенно сделалось жарко и сладостно-больно. Никакие кладбищенские воспоминания уже не имели власти надо мной. Я должна была освободиться от этой боли, выплеснув жар и полностью растворившись в этом человеке, став его неотделимой частью. Момент истины еще не настал. Нет... не так... Сейчас истинна была одна лишь любовь, которую я испытывала к Феликсу вопреки всему: страхам, подозрениям и неизвестности.
* * *
Потерпев, таким образом, фиаско в воскресенье, я решила зайти с третьей стороны, то есть со стороны Надежды Валентиновны. Я пила у нее на кухне чай с сушками и неугомонно трещала о Феликсе, что вообще-то не в моих правилах. Никогда в жизни я никому не открывала своих привязанностей. Несмотря на то, что Надежда Валентиновна была в курсе моих отношений с ее сыном, я никогда не стала бы с ней это обсуждать, если бы не надеялась что-нибудь у нее разузнать. Я вдруг вспомнила странный разговор между ней и Феликсом, который однажды слышала. Что-то там было про какие-то игры? Может быть, Надежда Валентиновна тогда выражалась вовсе не фигурально, а по существу? Может быть, она знает об одновременной связи сына сразу с двумя женщинами? Или может все опровергнуть?
– А почему Феликс не был женат? – прикинувшись дурочкой, расспрашивала я. – Вот если бы он был разведен, то я не удивлялась бы, потому что такое случается сплошь и рядом. Неужели он никогда не был влюблен?
Надежда Валентиновна поглядывала на меня с большим подозрением и отвечала весьма неохотно:
– Ну... почему же не был... Был... как все...
– А вы знали его возлюбленных?
– Приходилось...
– А вам они нравились?
У матери Феликса сделалось такое лицо, будто она очень жалела о том, что разрешила мне распивать чаи в ее квартире. Я даже подумала, что сушек она мне больше никогда не предложит. Отказать мне от дома ей, интеллигентке в каком-то там поколении, не хватит духа, а вот чай она с этих пор будет подавать голый. Или мне придется пить его с курабье. Или вообще не пить. И не приходить больше. Выгнать меня прямо сейчас, с сушкой во рту, ей было неудобно, да и, формально, причины не было, а потому Надежда Валентиновна ответила:
– Некоторые нравились, некоторые не очень...
– А много их было? – нагло продолжала я.
Мать Феликса молча уставилась в окно, но я не отставала:
– Понимаете, я люблю вашего сына. Он меня тоже, но почему-то замуж не предлагает. Я думаю, может быть, все дело в каких-нибудь старых привязанностях. Может быть, у него есть обязательства перед другими женщинами? Вы скажите... я пойму...
Последние слова я проговорила с мольбой и очень искренне. Я действительно хотела во всем разобраться. Надежда Валентиновна чутко уловила смену интонации, повернула ко мне слегка порозовевшее лицо и сказала:
– Думаю, что он никому не предложит замужества.
– Почему? – еще искренней изумилась я.
– Потому что у него такая работа... которая женщин не устраивает... но... он утверждает, что это его призвание...
Я замерла с размокающей сушкой во рту, чувствуя, как по спине потекла струйка холодного пота. Да что же у него за профессия такая? Кто он? Патологоанатом? Могильщик? Ассенизатор? Рэкетир? Он говорил, что работает дома на компьютере... Что же делает? Взламывает банковские аккаунты? Передает иностранным разведкам секретные материалы? Распространяет детское порно? Рассылает «письма счастья»? ЧТО?!!
Выплюнув в блюдечко кусок сушки, которую так и не смогла проглотить, несмотря на ее уже почти жидкую консистенцию, я спросила свистящим шепотом:
– И кто же он по профессии?
Надежда Валентиновна, как-то странно улыбнувшись, ответила:
– Он тебе сам расскажет, если захочет.