– Ох уж эти твои сравнения, – фыркнула я в ответ и наконец отправила в рот ложечку десерта. – Нет, Лель, смысла жизни я так и не нашла, зато набрела на осознание своего идиотизма.
– О, и в честь чего тебя настигла самокритика? Да еще вот так, с разбегу, можно сказать, тяжеловооруженной конницей…
Я послушно изложила свои мысли и нарвалась на отнюдь не лестную отповедь от шута. Если вкратце, то наш неподражаемый бард считал, что в этой ситуации однозначно правых нет и все одинаково дурные. Потому как Феликс с тем же успехом, что и я, мог бы задуматься на тему психологии свой кошки и о том, что, возможно, хватит уже ее третировать.
– Доела? – закончив пламенную речь, уже более спокойным голосом спросил Лельер.
– Угу. – Я зачерпнула ложку уже давно растаявшего мороженого и задумчиво вылила его обратно в вазочку.
– Тогда хорош медитировать! Пошли гулять дальше.
Меня, не спрашивая, взяли под белы рученьки и вывели из ресторанчика. На улицы Изумрудного города медленно опускался вечер, и уже вовсю горели фонари, разбавляя мягкий полумрак янтарным светом. Я посмотрела на небо, в котором уже погасли закатные краски и зажглись первые звезды, а после на Леля.
– А может, не надо гулять? Я как-то устала…
– Надо, Юля, надо… – непреклонно ответил светловолосый музыкант, ведя меня за собой уже почти на буксире. – Тем более мы почти пришли.
– Куда это? – мигом насторожилась я, сбросив с себя сонное оцепенение. Мир снова обрел резкость, запахи и звуки, и все это начало казаться просто-таки чертовски подозрительным! Мои опасения подтвердила следующая же фраза приятеля:
– Вот мой дом!
Я окинула взглядом особнячок с темными окнами, после табличку на углу дома, на которой значилось: «Улица Пропавшего Рассвета». Тени сгустились еще более зловеще, память любезно подсунула информацию о том, что Лель у нас, вообще-то, маньяк-убийца, и совершенно непонятно, когда у него в голове щелкнет заветный переключатель.
– Лель, слушай, мне кажется, это не лучшая иде… – начала было я, но замолкла, поймав серьезный, даже какой-то немного усталый взгляд шута.
– Почему? – просто спросил он. – Тебе сейчас надо отдохнуть хотя бы до завтра. Возвращаться к Кику – глупо, идти куда-то еще – тем более. Так почему?
– Ты… потому, что это ты, – честно призналась я. – И оставаться у тебя – дразнить гусей в лице зеленых кикиморов.
– Думаешь, зеленые гуси от этого будут менее беситься?
– Не думаю, но зачем усугублять ситуацию?
Как ни странно, дальнейшего спора не последовало. Лель прошел вперед, сел на ступени массивного гранитного крыльца и, похлопав себя по карманам, достал портсигар. Постучал ногтем указательного пальца по металлической коробке, и та отозвалась мелодичным звоном.
– Садись, что как не родная? – кивнул он на место рядом с собой.
Я пожала плечами и села, чуть развернувшись и опираясь спиной о витые перила.
– Итак, милая моя Юля… – Он хмыкнул, щелкнул пальцами, и иллюзия шалопая-шута поплыла, выпуская на волю истинный облик. – Сейчас я буду с тобой говорить как Мастер Хин, хорошо?
Если честно, такой поворот событий почти лишил меня дара речи, а потому я только молча кивнула.
Мастер криво усмехнулся, открыл портсигар и придирчиво осмотрел содержимое. Миг помедлив, все же выбрал нормальную сигару, а не одну из подозрительных самокруток.
– Вот и чудненько. Итак, буду честен и откровенен. Я хочу, чтобы ты осталась. Или даже «мы» хотим, чтобы ты осталась… Так как я никогда не разделял себя на две совсем уж автономные личности, об этом говорить сложно. – Блондин зажал сигару в зубах, подпалил кончик магической искрой и со смаком затянулся. – Потому идиотизм Феликса в данном случае мне откровенно на руку.
Мастер выдохнул горький дым в звездное небо над головой и продолжил:
– Но не до такой степени, чтобы уводить его драгоценную кошку, не дергайся.
– Зачем я тебе… вам? – Да, я все же рискнула задать второй вопрос, чтобы утвердиться в своих предположениях. – Сколько вас?
– Ты сейчас меня уважительно как Мастера величаешь или намекаешь на раздвоение личности? – быстро раскусил липового психолога господин Хинсар. – Нет, Юльк, я один. Только очень многогранный. Прям трындец какой многогранный!
– Не матерись, – мимолетно поморщилась я и тут же продолжила: – И все же зачем?
– Считай, что мне так говорит внутренний голос. Рядом с тобой становится как-то проще, что ли. Мне интересно, что будет, если увеличить время присутствия. В том числе и во время рецидивов…
– Что есть рецидивы? – с внутренним содроганием спросила я, уже в красках вообразив процесс разделывания лунных блондинок и себя с блокнотиком поблизости.
– Пьянки, гулянки, стишата, игра на виолончели. Скажу сразу, развратных планов у меня на тебя нет. Не то чтобы совсем… – Эти слова сопровождала кривая, многозначительная усмешка и косой острый взгляд, от которого стало не по себе. – Но рисковать другом я не буду. И я сейчас не о Кике… ты тоже мой друг, девочка из другого мира.
– С чего ты вообще решил, что тебе станет лучше, если я буду рядом?
– Ну вот есть у меня такие выводы! – ехидно оскалился Мастер, щуря на меня синие глаза.
Странновато было узнавать мимику шута и слышать его интонации… но видеть образ Мастера Хина. Хотя он на диво гармонично с этим сливался.
– Не знаю…
– Юльк, ну сама посуди, куда ты сейчас пойдешь? Вот прямо сейчас? Время почти полночь, ломиться к Ришке и Насте поздно, плюс – я тебя заверяю, что и одна, и вторая сейчас не одиноки.
– Откуда знаешь? – подозрительно сощурилась я.
– Оттуда, что я не далее как сегодня днем наградил благословительно-мотивационным пинком Лариша. Ну и наш казначей, дорвавшись до желаемого, сейчас точно не станет ночевать у себя дома.
– Ладно, признаю, – это аргументы. Но я всегда могу пойти в гостиницу!
– Не можешь, – кратко фыркнул Лельер и, поймав мой вопросительный взгляд, пояснил: – У тебя денег нет, а я тебе не дам. Чисто из вредности.
– Поганец.
– А то, – спокойно согласился Мастер и продолжил рассказывать: – Ну и сама посуди – до отъезда в Аквамарин на Бал Стихий осталось меньше недели. За это время ты не успеешь найти жилье, решить проблемы с документами и подготовиться к поездке. Или желаешь въехать в первую попавшуюся квартиру и потом выслушивать по полночи занудные нотации местного привидения, о котором тебя забыли предупредить?
Еще одна затяжка и чрезвычайно пакостная улыбочка на резком, птичьем лице. Все же глум ему не идет… А быть может, во мне говорят зашоренность и консерватизм? Я привыкла видеть Хина лишь в одном амплуа, и мне спокойнее думать, что оно у него единственное.