— Хорошо бы, — согласился Кантор. — Ты когда-нибудь с Элмаром пил?
— Ага, — согласился Жак. — Только не так, как ты, а скорее как Ольга.
— Правильный подход, — вздохнул мистралиец. — И как у тебя получается?
— Я на короле тренировался, — слабо улыбнулся шут. — Ему тоже раза в три больше, чем мне надо, выпить, так я привык как-то сопоставлять и рассчитывать силы. А с тобой что, Мафей? Опять он тебе уши помял? Небось за то, что похмелиться не налил?
— Жак, перестань, — одернул его Кантор. — У ребенка горе, а ты паясничаешь.
— Не обращай внимания. Я со страху всегда паясничаю. А что за горе? Приснился кто-то? Не я, случайно?
— Нет, не ты, — успокоил шута Кантор. — Не пугайся.
— Я бы даже обрадовался, если бы я. Хоть бы знал, что все обойдется… Вы садитесь, наливайте себе сами, у меня сил нет, честное слово. На кой я вчера так напился, все равно ведь страшно…
— У тебя хоть причина веская… — проворчал Кантор, устремляясь к шкафу за рюмками, — а я-то на кой?
— Наверно, тебе было весело, — предположил Жак. — Или, наоборот, грустно.
— Это Элмару было печально, — припомнил Кантор. — То ли король его за что-то отлаял… То ли стихи опять не сложились… Не помню точно.
— А чем так воняет? — сморщил нос Мафей.
— Это потому, что самогон неочищенный. Тот, что получше, я вчера весь приговорил. Тебе-то что? Или ты тоже пить собрался? Чтобы мэтр меня потом в коврик превратил? Кстати, Мафей, еще раз сопрешь без спросу, или ляпомет поставлю, или хваталку. Чтоб не дергал больше клипсу, что это не ты.
— Последний раз это был не я, — опустил голову принц. — Толик.
— А приволок его ко мне в кабинет кто? Светлый Эстелиад?
Кантор недоуменно приостановился с бутылкой в руках и поинтересовался:
— Что такое ляпомет и хваталка?
— Охранные заклинания, — нехотя пояснил Жак. — Так, несерьезные. Для своих. Не опасно и даже не больно, но будешь либо три дня ходить в краске, либо стоять на месте, пока я не вернусь.
— Так ведь Мафей их в два счета взломает!
— Мои? — усмехнулся Жак. — Шутишь! Мои даже мэтр Истран не всегда взломать может. А кто тебе снился, Мафей? Ну не мнись, король мне все равно расскажет.
— Орландо, — пожаловался его высочество, схватил рюмку, которую Кантор налил себе, и, зажав нос пальцами, решительно выпил. — Ох, и гадость…
— Да уж, — съязвил Жак, — не эльфийские вина…
Кантору эльфийские вина пробовать не доводилось, а запах его сейчас мало волновал, и не такое употребляли. Закуски у хозяина никакой не нашлось, он смог предложить бедствующим только свои сигареты, от которых те и не подумали отказываться.
— Ну как, легче? — поинтересовался Жак после второй. Кантор согласно кивнул. Шут вздохнул и грустно сообщил: — А мне — нет. Ну что, Мафей, будешь рассказывать свой сон или попробуешь уснуть и дождешься короля?
— Дождусь Шеллара, — решил Мафей. — Только я все равно не усну.
— Значит, выпей еще, — посоветовал Кантор.
Словом, они и не заметили, как опохмел плавно перешел в новую попойку, которой юный эльф выдержал ровно двадцать четыре минуты. После этого он все-таки уснул, свернувшись калачиком на диване и оставив Кантора наедине с измученным страхами королевским шутом. Некоторое время те молча курили, дружно уставившись на огонек свечи. Первым не выдержал Жак, который вообще не отличался особым терпением.
— Что молчишь? — угрюмо спросил он, поправляя расхристанный халат. — Хочется сказать гадость, но неловко, потому как пьем вместе? Ну не стесняйся, я не обижусь. Назови меня трусом, тряпкой, как у вас там, в Мистралии, говорят, «мужиком, который яйца потерял с перепугу»… Можешь говорить, что хочешь, мне начхать. Все равно страшно…
— Да ничего я не скажу, — пожал плечами Кантор. — Такие слова произносят в двух случаях: когда хотят обидеть и унизить, или нужно растормошить и спровоцировать на что-то. Унижать тебя я не хочу, тем более мне кажется, дальше некуда, а сделать ты все равно ничего не можешь. Тем более тебе начхать, как ты выразился. Так что сиди, бойся дальше.
— Я не умею, как вы с Элмаром, — нос к небу и грудью на копья… Или как там в той песне… — вздохнул Жак.
— А что тут уметь? — спросил Кантор. — Думаешь, другим не страшно? Все боятся. И Элмар не исключение. И со мной такое тоже случается, просто мы не закатываем истерики. В этом нет ничего сложного, надо только не терять разума от страха и следить за языком и выражением лица. Тогда никто не догадается, что ты чувствуешь, и не будет считать тебя трусом и тряпкой. Очевидно, тебе совершенно не важно, что о тебе скажут, вот ты и не даешь себе труда скрывать свой страх.
— У меня не получается, даже если стараюсь… Даже когда важно. Советник тогда заметил, что я его боюсь, и принялся по этому поводу развлекаться… ну, ты же помнишь… Я так пытался не подавать виду, что боюсь, думал, отцепится. Все равно не вышло.
— Хочешь совет?
— Показать кому-то два пальца? — невесело усмехнулся Жак.
— Научись ненавидеть.
— Вряд ли. Если уж там не сумел…
«Это верно, — подумал Кантор. — Меня, к примеру, именно там и научили. А то я тоже был такой добрый, жизнерадостный и никакую обиду дольше вечера не помнил…»
Он замолчал, задумался, чем немедленно воспользовался внутренний голос.
«Поговори с ним, — стал подталкивать он. — Ты же давно хотел. Как раз подходящий случай. Он сам начал».
«Отвали!» — огрызнулся Кантор. Исключительно из вредности, ведь побеседовать с Жаком давно собирался. Но слушаться своего бестолкового внутреннего голоса?
«Дурила, пользуйся ситуацией, — не унимался непрошеный советчик. — Обстановка располагающая, смотри: вы сидите, пьете, разговор зашел на нужную тему, Жак, как он сам верно заметил, трепло первосортное…»
— Ну что ты замялся? — Жак тоскливо вздохнул и поднял глаза. — Хочешь поговорить о чем-то, но боишься, что я испугаюсь и закачу истерику? Да ладно, чего уж там…
И Кантор решился.
…Пьяный собеседник — бесценный источник информации. Эту нехитрую истину убежденный трезвенник Амарго не уставал вдалбливать своим подчиненным: и тем, кто информацию добывал, и тем, кто оной обладал. Пьяный человек любого пола совершенно забывает, о чем можно говорить, а что нельзя, ему кажется, что собутыльник — лучший друг, заслуживающий всяческого доверия. Совершенно был прав товарищ Амарго — не напивайтесь, гады, на задании, а то через сутки о нем будет знать вся Мистралия… Несомненно, король тоже читал своему болтливому шуту аналогичную нотацию, но когда это воры-барды были восприимчивы к таким методам воспитания?
Впрочем, толку от внезапной откровенности нетрезвого шута оказалось не слишком много. Малопонятные технические подробности и душевные страдания впечатлительного переселенца не особенно интересовали Кантора. Главный же вопрос, который он так надеялся выяснить, остался без ответа. Жак отдал помешанного барда на попечение товарища Амарго, и обо всем, что было дальше, не имел понятия. Шут даже не смог толком объяснить, каким образом ухитрился телепортироваться. Зато охотно растолковал все, что касалось дырки в голове, и даже дал пощупать. Кантор был потрясен.