– Так вон он… милиционер идет, – махнула рукой Беленькая в сторону ворот и робко потянула на себя дверь.
Завуч посмотрела на главный въезд. Там, около ворот, все еще стоял влюбленный милиционер.
– А где?… – начала она, но рядом уже никого не было. – Так! – грозно выдохнула завуч. – Ну, я сейчас все узнаю!
И она отправилась в 10-й «А», проверять, на месте ли этот неугомонный Сидоров.
Генка проскользнул вслед за ней в школу и устремился на второй этаж в кабинет истории.
За дверью стоял привычный шум – ни история, ни правоведение не проходили у них тихо. Историк все время затевал какие-то споры, громкие обсуждения боев и исторических документов. Генка шагнул в класс и застыл на пороге.
– Сидоров, – покачал головой Сергей Герасимович. – Не надоело?
Генка весело ухмыльнулся. Сегодня ничего не могло испортить ему настроение. К тому же таблетки «Ацинзол», которые он глотал чуть ли не каждый час, производили на него странный эффект – ему становилось легко и весело, улетучивалась ленивая сонливость.
– А придет Алевтина Петровна, под парту спрячешься? – Историк еще не мог решить, что ему делать, – пускать непутевого ученика или выгнать, поэтому вместе с Сидоровым они стояли у дверей. – Гена, этот вопрос нужно решить…
– А что тут решать? – вскочил Васильев. – Давайте запишем его сыном полка!
– Лучше уж тогда внуком революции, – улыбнулся Быковский. Лиза Курбаленко неожиданно громко засмеялась этой шутке.
– Хватит издеваться над человеком! – не выдержала Маканина. – Придумали бы, что делать.
– Ты, Маканина, над своим делом думай, – зло бросил в ее сторону Андрюха. – У тебя там с бухгалтерией нелады, а мы сами разберемся.
Олеся вспыхнула и опустилась на место. Стеша же, наоборот, побледнела и испуганно захлопала глазами.
– Какой кошмар, – негромко прошептала Аня Смолова. – Ябы давно от страха умерла.
– Ага, помрешь ты, как же! – Васильев сегодня успевал за всеми. – Сидорыч, в бега тебе надо подаваться. Давайте мы ему скинемся на билет до Африки? Пока туда, пока обратно, на месте месяца два – здесь обо всем уже забудут.
– Васильев, кончай балаган, – не выдержал Сергей Герасимович. – Хоть бы дельное что предложил.
– Предлагаю махнуть Сидорыча на Жеребцо-ву из «А»! – Остановить Васильева было невозможно.
– Жеребцова-то тебе чем не угодила? – простонала Курбаленко.
– Так у нее же, это, роман с Рудалевым из десятого. Вот пусть она там и сидит.
– У Жеребцовой? – удивленно вздернула брови Рязанкина.
– Да она все перемены около их класса торчит! – со знанием дела сообщил Андрюха.
– Ну при чем здесь Жеребцова? – спросила Плотникова, но ее не услышали.
– А давайте вы поговорите с Юрием Леонидовичем, – предложила Рязанкина. – Он наш классный руководитель, он должен что-то сделать. Надо скорее что-то решать!
– Гена, ты-то почему молчишь? – снова повернулся к Сидорову историк. будь.
– Я в десятом классе учиться не буду, заклинание повторил он.
– Хорошо, а где ты будешь учиться? – устало вздохнул Сергей Герасимович. Было видно, что над этой проблемой учителя бьются уже не первый день. – Почему ты ничего не делаешь? Все думаешь, что кто-то решит твою проблему за тебя?
– Вы взрослые, вот и решайте! – подпрыгнул Васильев. – С нас-то какой спрос?
– А что вы все на взрослых киваете? – Сергей Герасимович прошел по классу, тем самым давая Генке возможность войти. – Кто вас только этим сказкам научил, что кто-то что-то вам должен? Сами творите дела, сами в них и разбирайтесь.
– Ацинзол, – прошептал Сидоров.
– Что? – повернулся к нему историк.
– Ацинзол – лекарство от иллюзий, – громче произнес Генка. – Говорят, классная штука.
– Ничего про такое лекарство не слышал, – быстро заговорил учитель. – А вот то, что ты бездействуешь и теряешь время, – это плохо.
– Да делаю я… – начал Сидоров и не закончил. Он как раз вовремя повернул голову, чтобы заметить выходившую из-за угла завуча.
Рыбкой Генка нырнул в класс и бросился к шкафу, стоявшему у дальней стены. Историк отступил к доске и начал вешать карту. Класс испуганно затих.
– Сергей Герасимович, что у вас происходит? – Алевтина Петровна застыла на пороге и недобрым взглядом оглядела вскочивших поприветствовать ее ребят.
– Обсуждаем политику Сталина во время начала войны, – ответил историк. – Решаем, был ли он прав по отношению к малым народам.
– К униженным и оскорбленным! – поддакнул Васильев.
– Так. – Алевтина Петровна шагнула в кабинет. Впечатлительная Стеша не выдержала тяжелого взгляда завуча и неожиданно заплакала в голос. – Так, – повернулась в ее сторону Алевтина Петровна.
– А это она за Гитлера переживает! – заорал Васильев. – Жалеет его.
– Сидоров появится, немедленно сообщите мне! – Дверь за завучем закрылась, и одновременно с этим что-то с грохотом обвалилось внутри шкафа.
Все с ужасом посмотрели на дверь. Но Алевтина Петровна решила не обращать на грохот внимания и ушла к себе.
Грохот повторился. Сергей Герасимович устремился в конец класса. Створка открылась, и по полу запрыгали круглые маленькие пластмассовые коробочки. От удара некоторые коробочки открывались, юркие крышки устремлялись под парты и в проходы.
Генка отстранил от себя несколько рулонов карт и попробовал подняться, но полка над его головой, и так державшаяся на одном гвозде, не выдержала и обвалилась, стукнув Сидорова по макушке. Ворох листочков с шелестом осыпался на пол.
– Какое богатство! – среди всеобщей тишины произнес Васильев.
– Это фотографии? – Аня Смолова, известная своим увлечением фотосъемкой, достала из коробочки рулончик пленки.
– Это диафильмы. – Сергей Герасимович горстями подхватывал разбежавшиеся коробочки и относил их на свой стол.
– Диа… что? – переспросил Васильев.
– Вот оно – новое поколение! – простонал историк. Диафильмов было столько, что они не помещались на столе и снова падали на пол. – Это такой специальный фильм. Его по кадрам показывают.
– «Если нужно революции», – прочитала Смолова, разглядывая пленку на свет.
– А-а-а! Тогда понятно, – протянул Андрюха и заржал, показывая рукой на Сидорова, наконец-то выбравшегося из шкафа. Он был весь белый. – Гляди, братва, Дед Мороз!
– Что-то упало, – пробормотал оглушенный Генка, встряхивая головой, отчего вокруг него образовалось белесое облачко.
– Там коробка с мелом стояла. – Историк осторожно переступил с ноги на ногу, чтобы ничего не раздавить. – Вернее, когда-то там был мел, а теперь одни крошки остались.