«Вы формулируете теорию счастья как теорию выбора, но в ней есть огромный пробел: вы не учитываете стремления к успеху и власти. А люди стремятся к достижениям ради достижений», – продолжила Сения {11}.
Именно тогда я по-новому задумался о счастье.
Десять лет назад, работая над книгой «В поисках счастья», я хотел назвать ее «Позитивная психология», но издатель полагал, что книга со словом «счастье» в заголовке будет лучше продаваться. Я могу выиграть практически любое сражение с редактором, если это не битва за название. Так мне навязали слово «счастье». Главная проблема даже не в том, что выбор человека не исчерпывается стремлением к «счастью», а в том, что у наших современников слово «счастье» ассоциируется с приподнятым настроением, весельем, жизнерадостностью и улыбками. То, что всякий раз, когда речь заходит о позитивной психологии, на экране появляются эти ужасные смайлики, раздражает не меньше.
Понятие счастья не всегда было так тесно связано с жизнью в свое удовольствие. Радость и веселье совсем не то, что имел в виду Томас Джефферсон {12}, провозглашая право на стремление к счастью, и совершенно не то, в чем, на мой взгляд, состоит цель позитивной психологии.
Оригинальная теория счастья
Я задумал позитивную психологию как теорию о выборе чего-то ради него самого. Недавно я выбрал массаж спины в аэропорте Миннеаполиса, потому что после массажа хорошо себя чувствую. Я выбрал массаж ради массажа, а не для того чтобы он привнес в мою жизнь смысл, или еще из каких-то соображений. Мы нередко выбираем то, что дает приятные ощущения, но очень важно понять, что часто наш выбор не связан с нашими ощущениями. Вчера вечером я выбрал фортепианный концерт в исполнении шестилетней дочери – не ради удовольствия (слушать это было мучением), а потому, что таков мой родительский долг, часть смысла моей жизни.
Согласно первоначальной теории, счастье можно разложить на три составляющие, которые ценны сами по себе: положительные эмоции, вовлеченность и смысл. И описать или измерить каждую из них проще, чем счастье. Первая составляющая – положительные эмоции, то, что мы чувствуем: удовольствие, восторг, наслаждение, теплота, комфорт и т. п. Удовольствия могут быть главным в жизни (я называю это жизнью-удовольствием).
Вторая составляющая – вовлеченность, или «поток»: все отходит на второй план, время останавливается, и вы самозабвенно занимаетесь тем, что поглощает вас целиком. Стремление к этому я называю жизнью-участием. Вовлеченность и положительные эмоции не совпадают, даже исключают друг друга, потому что, если спросить тех, кто находится в состоянии потока, о чем они думают и что они чувствуют, они, скорее всего, ответят: «Ничего» {13}. Я считаю, что сосредоточенность, которой требует поток, задействует все когнитивные и эмоциональные ресурсы, без чего невозможны мысль и чувство.
Упростить себе задачу нельзя. Напротив, чтобы войти в состояние потока, нужно работать над своими лучшими качествами и талантами {14}. Испытать положительные эмоции просто, даже не прилагая к тому никаких усилий (еще одно различие между вовлеченностью и положительными эмоциями). Вы можете мастурбировать, ходить по магазинам, принимать наркотики или смотреть телевизор. В общем, чтобы войти в состояние потока, важно выявить свои лучшие качества и научиться чаще пользоваться ими {15}.
Есть еще третья составляющая счастья – смысл. Я испытываю ощущение потока, играя в бридж, но глядя в зеркало после долгого турнира, чувствую себя неуютно от того, что просто убиваю время. Стремление к вовлеченности и стремление к удовольствию часто воплощаются в отдельных, не связанных друг с другом поступках. Человеку непременно нужны смысл жизни и цель {16}. Жизнь, наполненная смыслом, предполагает принадлежность к чему-то большему и служение ему. Для этого человечество создает институты (религия, политические партии, движение «зеленых», скаутская организация, семья).
Итак, согласно теории счастья, предмет позитивной психологии – счастье в трех его формах: положительные эмоции, вовлеченность и смысл жизни. Сения сформулировала вывод, к которому я шел последние десять лет, когда преподавал, обдумывал и проверял свою теорию, и это побудило меня разрабатывать ее дальше. В тот октябрьский день в Ханстман-холле мое представление о позитивной психологии стало меняться. Кроме того, изменилось мое представление о составляющих позитивной психологии и ее задачах.
От теории счастья к теории благополучия
Раньше я думал, что предмет позитивной психологии – счастье, ее золотой стандарт – удовлетворенность жизнью, а цель – преумножить удовлетворенность жизнью. Теперь я думаю, что предмет позитивной психологии – благополучие, золотой стандарт – процветание, а цель – преумножить процветание. Эта теория, которую я называю теорией благополучия, существенно отличается от теории счастья, и различия требуют пояснений.
У теории счастья есть три недостатка. Первый – распространенная коннотация слова «счастье»: в массовом сознании оно неразрывно связано с хорошим настроением. Положительные эмоции – простейшая форма счастья. Критики справедливо указывают на то, что я предусмотрительно и произвольно изменил определение счастья, дополнив положительные эмоции вовлеченностью и смыслом. Ни вовлеченность, ни смысл не связаны напрямую с нашими эмоциями, а значит, мы стремимся к тому, что не может и никогда не будет названо словом «счастье».
Второй недостаток в том, что при измерении счастья слишком большое значение придается удовлетворенности жизнью. Счастье определяется через удовлетворенность жизнью. Широко применяемая методика: вас просят оценить по 10-балльной шкале, насколько вы удовлетворены жизнью: 1 – ужасно, 10 – идеал {17}. Этому золотому стандарту соответствует задача позитивной психологии – приумножить всеобщую удовлетворенность жизнью. Но, оказывается, оценка собственной удовлетворенности жизнью определяется тем, что мы чувствуем, отвечая на вопрос {18}. В среднем оценка удовлетворенности жизнью более чем на 70 % зависит от эмоционального состояния, на размышление приходится менее 30 %.
Итак, прежний золотой стандарт позитивной психологии слишком привязан к настроению, той форме счастья, которую в былые времена не без высокомерия, но справедливо считали заурядной. Я же отказываю настроению в главенстве не из снобизма, а из соображений социальной справедливости. При таком подходе половина человечества, менее испытывающая положительные эмоции, оказывается ввергнута в бездну несчастья. Хотя при недостатке положительных эмоций в жизни этой половины может быть больше вовлеченности и смысла, чем у радостных людей. Интроверты гораздо менее жизнерадостны, чем экстраверты {19}, и если направить государственную политику (чему посвящена последняя глава) на максимизацию счастья, интересы экстравертов будут учтены в гораздо большей степени, чем интересы интровертов. Строя, в стремлении произвести больше добавочного счастья, цирк вместо библиотеки, вы прежде всего учитываете интересы тех, кто склонен к веселью. Справедливее ориентироваться не только на положительные эмоции, но и на вовлеченность и смысл. И получается, что при оценке удовлетворенности жизнью не имеет значения, насколько ваша жизнь наполнена смыслом и насколько вовлеченность характеризует вашу профессиональную деятельность или отношения с близкими. В сущности, удовлетворенность жизнью – показатель настроения, который не может занимать центральное место в теории, претендующей на нечто большее, чем простое счастьеведение {20}.