– Может быть, мои сыновья… – начал Бодони.
– Ни сыновья, ни внуки, – оборвал старик. – Вот богачам, тем все можно – и мечтать, и в ракетах летать.
Бодони помолчал.
– Послушай, старина, – нерешительно заговорил он. – У меня отложены три тысячи долларов. Шесть лет копил. Для своей мастерской, на новый инструмент. А теперь вот уже целый месяц не сплю по ночам. Слушаю ракеты. И думаю. И нынче ночью решился окончательно. Кто-нибудь из моих полетит на Марс!
Темные глаза его блеснули.
– Болван! – отрезал Браманте. – Как ты будешь выбирать? Кому лететь? Сам полетишь – жена обидится: как это, ты побывал в небесах, немножко поближе к Господу Богу! Потом ты станешь годами рассказывать ей, какое замечательное это было путешествие, – и думаешь, она не изойдет злостью?
– Нет, нет!
– Нет да! А твои ребята? Они на всю жизнь запомнят, что папа летал на Марс, а они торчали тут как пришитые. Веселенькую задачку задашь ты своим сыновьям. До самой смерти они будут думать о ракетах. По ночам глаз не сомкнут. Изведутся с тоски по этим самым ракетам. Вот как ты сейчас. До того, что если не полететь разок, так хоть в петлю. Лучше ты им это в голову не вбивай, верно тебе говорю. Пускай примирятся с бедностью и не ищут ничего другого. Их дело – мастерская да железный лом, а на звезды им глазеть нечего.
– Но…
– А допустим, полетит твоя жена. И ты будешь знать, что она всего повидала, а ты нет, – что тогда? Молиться на нее, что ли? Да тебе захочется утопить ее в нашей реке! Нет уж, Бодони, купи ты себе лучше новый резальный станок, без него тебе и впрямь не обойтись, да пусти свои мечты под нож, изрежь на куски и истолки в порошок.
Старик умолк и уставился неподвижным взглядом на реку – в глубине мелькали отражения проносящихся по небу ракет.
– Спокойной ночи, – сказал Бодони.
– Приятных снов, – отозвался старик.
Из блестящего тостера выскочил ломоть поджаренного хлеба, и Бодони чуть не вскрикнул. Всю ночь он не сомкнул глаз. Беспокойно спали дети, рядом возвышалось большое сонное тело жены, а он все ворочался и всматривался в пустоту. Да, Браманте прав. Лучше эти деньги вложить в дело. Стоило ли их откладывать, если из всей семьи может полететь только один, а остальные станут терзаться завистью и разочарованием?
– Ешь свой хлеб, Фиорелло, – сказала Мария, жена.
– У меня в глотке пересохло, – ответил Бодони.
В комнату вбежали дети – трое сыновей вырывали друг у друга игрушечную ракету, в руках у обеих девочек были куклы, изображающие жителей Марса, Венеры и Нептуна, – зеленые истуканчики, у каждого по три желтых глаза и по шесть пальцев на руках.
– Я видел ракету, она пошла на Венеру! – кричал Паоло.
– Она взлетела и как зашипит ууу-шшш! – вторил Антонелло.
– Тише, вы! – прикрикнул Бодони, зажав ладонями уши.
Дети с недоумением посмотрели на отца. Он нечасто повышал голос.
Бодони поднялся.
– Слушайте все, – сказал он. – У меня есть деньги, хватит на билет до Марса для кого-нибудь одного.
Дети восторженно завопили.
– Вы поняли? – сказал он. – Лететь может только один из нас. Так кто полетит?
– Я, я, я! – наперебой кричали дети.
– Ты, – сказала Мария.
– Нет, ты, – сказал Бодони.
И все замолчали. Дети собирались с мыслями.
– Пускай летит Лоренцо, он самый старший.
– Пускай летит Мириамна, она девочка!
– Подумай, сколько ты всего повидаешь, – сказала мужу Мария. Но посмотрела как-то странно, и голос дрогнул. – Метеориты – будто стаи рыбешек. Небо без конца и края. Луна. Пускай летит тот, кто потом все толком расскажет. А ты хорошо умеешь говорить.
– Чепуха. Ты тоже умеешь, – возразил муж.
Всех била дрожь.
– Ну, так, – горестно сказал Бодони. Взял веник и отломил несколько прутиков разной длины. – Выигрывает короткий. – Он выставил стиснутый кулак. – Тяните.
Каждый по очереди сосредоточенно тащил прутик.
– Длинный.
– Длинный.
Следующий.
– Длинный.
Вот и все дети. В комнате стало очень тихо.
Остались два прутика. У Бодони защемило сердце.
– Теперь ты, Мария, – прошептал он.
– Короткий, – сказала она.
– Ну вот, – вздохнул Лоренцо и с грустью, и с облегчением. – Мама полетит на Марс.
Бодони силился улыбнуться:
– Поздравляю! Сегодня же куплю тебе билет.
– Обожди, Фиорелло.
– На той неделе и полетишь, – пробормотал он.
Дети смотрели на мать – у всех крупные прямые носы, и все губы улыбаются, а глаза печальные. Медленно она протянула прутик мужу.
– Не могу я лететь.
– Да почему?!
– Я должна думать о будущем малыше.
– Что-о? Мария отвела глаза:
– В моем положении путешествовать не годится.
Он сжал ее локоть:
– Это правда?
– Начните сначала. Тяните еще раз.
– Почему же ты мне раньше ничего не говорила? – недоверчиво сказал Бодони.
– Да как-то к слову не пришлось.
– Ох, Мария, Мария, – прошептал он и погладил ее по щеке. Потом обернулся к детям: – Тяните еще раз.
И тотчас Паоло вытащил короткий прутик.
– Я полечу на Марс! – Он запрыгал от радости. – Вот спасибо, папа!
Другие дети бочком, бочком отошли в сторону.
– Счастливчик ты, Паоло!
Улыбка сбежала с лица мальчика, он испытующе посмотрел на мать с отцом, на братьев и сестер.
– Мне правда можно лететь? – неуверенно спросил он.
– Правда.
– А когда я вернусь, вы будете меня любить?
– Конечно.
Драгоценный короткий прутик лежал у Паоло на ладони, рука его дрожала, он внимательно поглядел на прутик и покачал головой. И отбросил прутик.
– Совсем забыл. Начинаются занятия. Мне нельзя пропускать школу. Тяните еще раз.
Но никто больше не хотел тянуть жребий. Все приуныли.
– Никто не полетит, – сказал Лоренцо.
– Это самое лучшее, – сказала Мария.
– Браманте прав, – сказал Бодони.
После завтрака, который не доставил ему никакого удовольствия, Фиорелло принялся за работу: разбирался в старом хламе и ломе, резал металл, отбирал куски, не разъеденные ржавчиной, плавил их и отливал в чушки, из которых можно будет сделать что-нибудь толковое. Инструмент совсем развалился; двадцать лет бьешься как рыба об лед, чтоб выдержать конкуренцию, и ежечасно тебе грозит нищета.