Чапаев улыбнулся: «Чему, собственно, можно научиться за три месяца? Очень малому. Скажу прямо — топографию выучил. Теперь я могу из десятиверстной карты сделать верстовку и двухверстовку, чего вы не сумеете сделать».
Чапаев задумчиво умолк, но вдруг он приподнялся и с горячим убеждением проговорил: «А все же, ребята, Академия — это великое дело». А еще через несколько дней Чапаев, сам лично, отобрал пятнадцать лучших командиров и послал их в Академию».
Столь живописные описания дополним воспоминаниями С. А. Сиротинского, адъютанта М. В. Фрунзе:
[142]
«Помню первую встречу Чапаева с М. В. (Фрунзе. — Авт.). О Чапаеве у нас были самые разноречивые сведения… Наряду с сообщением, что одно имя Чапаева наводило панику на врага, наряду с рассказами о его безоговорочном авторитете в подчиненных красноармейских частях, о чудесах беспримерной храбрости, — были сообщения и о самодурстве. Но, в общем, было несомненно, что, во всяком случае, дело иметь придется с человеком незаурядным. Как же он выглядит?
Помню человека с наружностью фельдфебеля старой армии, валеные сапоги, башлык… В кабинет вошел, как-то виновато улыбаясь…
М. В., после первых же вопросов о прежней работе, о Москве, сразу» без обиняков» начал спрашивать: «А правда ли говорят, что вы..?» И Чапаев просто, с не оставлявшей сомнения откровенностью отвечал: «Было дело». «Тут подурил малость». «Ну а это зря болтают»…
А через час М. В. до слез смеялся над рассказом Чапаева, как он держал вступительный» экзамен» в Военную академию
— Реку Рейн знаете? Где она протекает?
— Знаю, говорю, где-то там у немцев, а пес ее знает, где она там течет. Думаю, дай-ка и я тебя подшибу… Говорю: а ты знаешь, где река N течет? Нет, говорит. Как же, говорю, про чужую реку спрашиваешь, а своих рек не знаешь?! А ведь на ней моя деревня стоит!»
Генерал армии И. В. Тюленев в своих мемуарах также не минул соблазна столкнуть лбами В. И. Чапаева с бывшим генералом, на сей раз А. А. Свечиным.
[143]
«…Военную историю преподавал нам старый царский генерал А. А. Свечин, — пишет Иван Васильевич — Предмет свой он знал, конечно, безукоризненно, учил нас хорошо. Это был один m. i тех военных специалистов, кто трезво оценил обстановку в России. Но у него имелся, как говорят, один» пунктик». Каждый раз, когда речь заходила о каком-нибудь историческом событии, связанном с революционным выступлением масс, он неизменно именовал действия народа» разбойными акциями». А Парижскую коммуну именовал «скопищем бандитов». Мы, все сто двадцать красных» академистов', каждый раз устраивали Свечину обструкцию. Особенно зол был на него Чапаев.
И вот однажды на занятиях Свечин предлагает Василию Ивановичу рассказать, как он усвоил лекцию о знаменитом сражении под Каннами, где войска Ганнибала наголову разгромили чуть ли не вдвое превосходящие их по численности римские войска, показали классический образец окружения противника и уничтожения его по частям. Между прочим, Свечин, читая лекцию об этом эпизоде из Второй Пунической войны, восхищался действиями предводителя карфагенской конницы Гасдрубала, которая во многом определила исход сражения. Чапаев начал излагать свою точку зрения с того, что назвал римлян слепыми котятами. Тем самым он развенчал кумира Свечина, и тот не мог удержаться от ядовитого замечания:
— Вероятно, товарищ Чапаев, если бы римской конницей командовали вы, то предмет сегодняшней лекции назывался бы» Разгром Ганнибала римлянами».
Василий Иванович вспылил:
— Мы уже показали таким, как вы, генералам, как надо воевать!
Он имел в виду знаменитый рейд своих отрядов летом восемнадцатого года. Попав под Уральском в мешок между бело — чешскими и белоказацкими частями, Чапаев предпринял дерзкий бросок назад, на занятый противником Николаевск, взял город и тем самым не дал соединиться двум крупным вражеским группировкам. Эта операция была для нас образцом руководства боевыми действиями. Но для маститого стратега Свечина рейд Чапаева был неслыханным попранием классического военного искусства. Одним словом, скандал разыгрался по всем правилам. Чапаев хлопнул дверью».
Оставим на совести авторов все эти рассказы, в которых с учетом времени их появления сквозит пренебрежение к видным отечественным военным деятелям и теоретикам. Каковы времена, таковы и нравы.
Итак, Клычкову Василий Иванович сказал: «Меня учить нечему, я и сам все знаю». А по утверждению Кутякова Чапаев подчеркнул: «А все же, ребята, Академия — это великое дело». Несмотря на столь высокую оценку этого почтенного заведения, Чапаев долго в академии не удержался. Д. А. Фурманов пишет, что Василий Иванович пробыл в академии всего два месяца, а И. С. Кутяков — три. Кто же прав? Для ответа на этот вопрос обратимся снова к документам. Вот перед нами рапорт Чапаева, направленный 24 декабря 1918 г. председателю РВС 4-й армии:
«Многоуважаемый товарищ Линдов!
Прошу вас покорно отозвать меня в штаб 4 армии на какую-нибудь должность, командиром или комиссаром в любой полк, так как преподавание в академии мне не приносит никакой пользы, что преподают-я это прошел на практике. Вы знаете, что я нуждаюсь в общеобразовательной подготовке, которую здесь я не получаю. И томиться понапрасну в стенах я не согласен. Это мне кажется тюрьмой и прошу еще покорно не морить меня в такой неволе. Я хочу работать, а не лежать, и если вы отзовете, я пойду к доктору, который меня освободит, и я буду лежать бесполезно. Но я хочу работать и помогать вам. Если вы хотите, чтобы я вам помогал, я с удовольствием буду к вашим услугам. Так будьте любезны, выведите меня из этих каменных стен.
Уважающий вас Чапаев».
[144]
На документе имеется резолюция Линдова: «Указать Чапаеву, что мы не имеем права его отрывать из академии, так как он послан туда по распоряжению председателя Реввоенсовета. Линдов». В. И. Чапаев, не дождавшись ответа от Линдова, решил просто — напросто сбежать из академии. Об этом несколько позже. А сейчас обратимся к некоторым публикациям, трактующим данное событие в ином свете.
В статье С. Шабуцкого «Легендарный начдив» утверждается, что В. И. Чапаева вызволил из академии М. В. Фрунзе, который понимал, как нужен сейчас Чапаев на фронте». Эту же версию поддержал и М. С. Колесников в своем романе «Все ураганы в лицо». Но прежде чем изложить ее, скажем несколько слов о М. В. Фрунзе. Он родился в 1885 г. в семье фельдшера, окончил гимназию, в 1904 г. поступил в Петербургский политехнический институт, примкнул к большевикам. За участие в антиправительственном движении и вооруженное сопротивление полиции был судим и приговорен к смертной казни, замененной каторжными работами. В августе 1915 г. бежал с этапа, когда его направили в Иркутскую губернскую тюрьму. В 1916 г. Михаил Васильевич вел агитационную работу в прифронтовой полосе Западного фронта, а после Февральской революции 1917 г. возглавлял Иваново — Вознесенский окружной комитет РСДРП(б), губсовнархоз, губернский военный комиссариат, а затем стал военным комиссаром Ярославского военного округа. Здесь он познакомился с бывшим генералом Ф. Ф. Новицким, который на долгие годы станет его верным помощником. В конце декабря 1918 г. Фрунзе назначается командующим 4-й армией Восточного фронта.