– Нет. Зачем? Ему-то какое дело... – пожал Иван плечами.
– Я ему не нравлюсь.
– Мне-то какое дело! Зато ты мне очень нравишься...
– Ванечка... – счастливо потянулась она.
В начале седьмого они наконец нашли в себе силы встать и отправились в сторону поселка. Мимо прошла чета отдыхающих – любители раннего купания, с полотенцами на плечах.
– Если ехать в соцстраны по приглашению, то тебе, Генрих, поменяют пятьсот рублей, – громко говорила дама своему спутнику. – А в капстраны – двести. И все – ни больше ни меньше.
– А если я собираюсь сначала в Англию, а потом в Испанию? – скрипучим голосом спросил мужчина. – Тыщу мне поменяют?
– Генрих, да я тебе со вчерашнего вечера пытаюсь растолковать – сумма для обмена не зависит от количества поездок... В год! В год тебе поменяют только двести рублей!
– Мусечка, это ужасно. Мне сначала надо в Англию, а потом в Испанию...
– Нет, я так не могу! – с отчаянием прошептал Иван и резко свернул с дороги в кусты. – Иди сюда...
– Ой, Ваня, ты куда? – удивилась Валя.
– Иди сюда...
Близко гудел шмель, пронзительно пахло жимолостью. Они целовались в кустах, как безумные, и Валя не слышала ничего, кроме шума в ушах, – так стучало у нее сердце.
– Все, все, пожалуйста, больше нельзя...
Они вылезли из кустов красные, вспотевшие и, держась за руки, побрели дальше.
– Я спать хочу, – сказала Валя, пошатываясь. – А ты?
– И я.
– Тогда до вечера?
– До вечера...
Дома еще никто не вставал, было тихо. Валя прокралась в свою комнату, бухнулась в постель. Сон моментально сомкнул ее глаза, но даже сквозь навалившуюся дрему она рвалась всей душой к Ивану, даже в сновидениях не хотела расставаться с ним. А потом – словно провалилась в глубокий черный колодец, у которого не было дна...
* * *
– Нигде, ну нигде нет справедливости! – с чувством воскликнула Анна Михайловна. – Пусть хоть она сто раз импортная, из Германии и все такое... Но если госцена у этой куртки сто десять рублей, то зачем же ее продают за сто шестьдесят?!
– Неужели за сто шестьдесят? – ахнула Клавдия Петровна. – И ты купила?
– Купила, – скорбно, после паузы, призналась ее собеседница. – А что делать?
– Анюта, это в корне неверно, ты же своим поступком поддержала спекулянтов!
– А что, я должна была взять отечественную? Клавочка, там внесли и наши куртки, но такие, что на них без слез смотреть было нельзя. Зеленого цвета, рукава фонариком, талия на бедрах – просто тихий ужас! А вот тут у тебя чего, в этой кастрюльке? Надо же, гречка!.. Ее же днем с огнем не сыщешь... – мечтательно произнесла Анна Михайловна.
– А мне троюродная сестра из Ленинграда прислала. Давай я тебе тарелочку положу... Мои-то и не едят почти ничего. Что та, что этот...
– Нет, нет, нет, я навязываться не буду... ну разве что одну ложечку... Клава, а ты слышала, что Ленинград хотят переименовать?
– Слышала. Сестра писала... Типа, все как раньше, до революции – назовут Санкт-Петербургом. Санкт-Петербург... Сан-к-т... Язык можно сломать!
– Да и смешно как-то... Нет, не стоит к этому серьезно относиться! Был Ленинград, и пускай еще тыщу лет Ленинградом остается.
– Вот-вот, и сестра против. Говорит, после того, как город блокаду пережил, его вообще трогать нельзя. Ишь придумали – Санкт-Петербург! Тебе еще подложить?
– Нет, нет, нет! При моем пятьдесят четвертом размере просить добавки – просто преступление...
Валина мама включила переносной черно-белый телевизор, который стоял на веранде, покрутила антенну. На экране скакали полосы, звук надсадно шипел.
– Черт, не видно ничего... – с досадой сказала Клавдия Петровна. – Совсем не ловит сигнал!
– Вот вроде бы когда вправо, ничего... Клава!
– Что?
– Клава, это же Кашпировский!
– Да ну... – недоверчиво пробормотала та, продолжая настраивать изображение. – Ой, и правда... Кашпировский!
Они дружно уставились на экран. Сквозь помехи прорывался голос знаменитого на всю страну психотерапевта, отвечавшего на вопросы какого-то корреспондента.
– Правду ли говорят, что вы можете вылечить любого? – спросил журналист, который брал у Кашпировского интервью.
– Нет, всех я вылечить не могу, – решительно ответил тот. – Например, если в зале сто человек, то вылечу только пятьдесят из них или шестьдесят.
– Это как лотерея?
– Да, можно сравнить и с лотереей, причем – с весьма эффективной.
– Над чем вы сейчас работаете? – спросил журналист почтительно.
– Сейчас я в основном стараюсь лечить болезни тела. Но, досконально изучив психологию толпы, иногда даю установки, касающиеся только психики: не ругайтесь, не деритесь, не курите...
– Великий человек... – пробормотала Анна Михайловна, неотрывно глядя на экран. – Да, Клавочка? Настоящий гений... Мы, обычные врачи, ему и в подметки не годимся. Он – человек будущего!
– Что вы считаете своим главным достижением? – спросил журналист.
– Я добился излечения многих соматических заболеваний, болезней, которые лечились только скальпелем, а теперь нож хирурга и не нужен...
– Как бы я хотела попасть к нему! – завороженно пробормотала Анна Михайловна. – Говорят, после приема у него женщины начинают худеть. Я мечтаю сбросить килограммов двадцать, нет, даже тридцать!
«Как надоели они с этим Кашпировским!» – с досадой подумала, проснувшись наконец, Валя. Она вылезла из окна и пошла на задний двор – там, где они любили сидеть с Лидой. В мыслях опять был Иван, только Иван...
– Пирогова! – закричала через забор Лида. – Вот ты где...
– Имей в виду, что я на тебя обиделась! – весело ответила ей Валя.
– За что? Ах да, я же проспала... Валька, прости меня, но встать в три часа утра было выше моих сил! А ты ходила на Иволгу? Илья там был?
– Ладно, иди сюда...
Лида змейкой проскользнула сквозь щель в заборе и побежала к подруге.
– Черт, опять в крапиву попала... Валька, да ты скажи – был Илья или нет? – нетерпеливо переспросила она.
– Нет. Наверное, тоже проспал... Только мы с Ванечкой.
– Ах, только вы с Ванечкой... – Лида села рядом с подругой, заглянула той в лицо. – Пирогова...
– Что? Ну что ты на меня так уставилась? – захохотала Валя, не в силах притворяться – счастье так и лилось из ее глаз.
– Что-то было, да? – шепотом спросила Лида.