Невидимый флаг. Фронтовые будни на Восточном фронте. 1941-1945 - читать онлайн книгу. Автор: Питер Бамм cтр.№ 10

Кто-то схватил винтовку, прислоненную к стене, и передернул затвор. Затем он внезапно вспомнил, что она не заряжена. Все начали смеяться.

– Теперь не получишь Железный крест!

– Прицел двести! Огонь!

– Ты что, только что вернулся из самовольной отлучки, а, солдат?

– Наверное, его девушка заимела ребенка.

– Орден Отцовства с дубовыми листьями и мечами!

В едином порыве они стали напевать старую песенку:

Тем временем русский подошел к нам совсем близко. Вероятно, он решил, что мы сошли с ума. Для человека, который хочет перебежать от своих к врагу, промежуток времени, который для этого необходим, кажется бесконечным. Он находится между двух огней. В любой момент гнев может выстрелить в него сзади или же недоверие спереди.

Русский вошел в ворота. Вероятно, ему было около 19 лет; он был очень красив: высокий, жилистый, с широким славянским лицом и с волосами пепельно-серого цвета, столь характерного для сибиряков. Он испуганно озирался. Мы все смеялись, поэтому и он выдавил из себя тонкую выжидательную улыбку. Такая улыбка обычно означает, что жизнь спасена. Кто-то похлопал его по плечу и сказал:

– Хорошо, Иван, расслабься.

Русский громко рассмеялся, обнажив при этом свои великолепные зубы. Затем он повернулся и увидел ведро, которое на одну треть было заполнено водой. Он схватил его обеими руками и приложил к губам, как будто это был кубок. Ни разу в своей жизни я не видел человека, который бы выпил так много жидкости за такой короткий промежуток времени. Вероятно, он испытывал чувство жажды в течение многих дней.

Повар сразу же привлек русского к работам на кухне, в первую очередь к чистке картошки. Он оставался вместе с нами в течение 4 лет. Он стал одним из первых, из, вероятно, миллионов русских солдат, которые перешли на службу к немцам. Ему на кухне очень нравилось. Когда мы убедились в этом спустя неделю, у нас не хватило духу отправить его куда-нибудь.

Вскоре после описываемых событий появился регулировщик дорожного движения. Он сообщил, что трое раненых русских лежат в дальнем конце деревенской улицы, там, где она поворачивает на север.

Я отправился туда. Двое из них были ранены легко, а вот третий потерял много крови, получив пулевое ранение в спину. В то время, когда я склонился над ним, позади меня по пыльной деревенской улице проносились машины, набитые пехотой. Я прослушал легкое на той стороне, где имелось ранение, но не смог ничего определить. Когда я перевернул раненого на другой бок, я сразу же заметил кровь, вытекавшую тонкими ярко-красными ручейками из раны, вероятно, из одной из артерий, проходившей под нижними ребрами. Я наложил примочку прямо поверх застегнутой гимнастерки раненого. Когда я поднялся, то увидел, что рядом со мной стоит командир дивизии. Поскольку мои руки были испачканы в крови, я не стал отдавать ему честь. Но поскольку генералу показалось крайне странным, что ему не отдали честь, он спросил меня со смешанным чувством смущения и любопытства, но вполне вежливо:

– Почему Вы не отдали честь?

Я показал ему свои испачканные в крови руки. Я увидел, что он помрачнел.

– Вы ранены?

– Это не моя кровь; это кровь русского, который здесь лежит. Я только что делал ему перевязку.

Двое легко раненных русских сидели возле стены, согнув ноги в коленях. Они с подозрением прислушивались к нашему разговору. Вероятно, они предполагали, что важный «господин» генерал обсуждает, следует ли их расстрелять или нет. Третий русский лежал прямо возле дороги. Колеса проносившихся мимо машин едва не задевали его. Его могли задавить в любой момент. Генерал странно посмотрел на него. Он сказал:

– Я прикажу поставить рядом с вами часового. Он проследит, чтобы с этим русским… раненым ничего не случилось. Вы хотите его забрать отсюда, не так ли?

– Да, господин генерал.

Мы ничего не могли объяснить этому раненому, даже на русском. Он был монголом, у которого отобрали его юрту и верблюдов где-то в пустыне Гоби и отправили на эту войну. Случилось так, что он был ранен пулей, которая застряла у него в ребрах. Легкое осталось незадетым. Мы удалили отколовшийся кусочек ребра, наложили шов на поврежденную артерию и зашили рану.

Мы делали операции всего по нескольку часов в день. Потери были небольшими. Тимошенко не оказывал никакого сопротивления. В полдень командир приказал мне установить связь с полковником Рейнхартом.

Я нашел его на возвышенности, заросшей кустами с белыми распустившимися цветами и заполненной гудением шмелей. От нее на запад вела проселочная дорога. На вершине скалы был установлен пулемет, мы стояли прямо под открытым небом. Как раз в это время офицерам штаба доставили горячую пищу. Дежурный офицер – поскольку он говорил с ярко выраженным берлинским акцентом, его обычно называли Столичным Острословом – приветствовал меня с большим энтузиазмом:

– Они бегут! И еще как бегут! Мы дали Тимошенко сильного пинка. Он размяк; размяк, как масло под солнцем. Теперь перед нами Днепр. Затем будет Дон. Затем – Волга. Полковой оркестр включил в свой репертуар песню о челнах, плывущих по Волге. Естественно, ты слышал об Урале, не так ли, доктор? Приятное местечко, не правда ли? Вот жизнь; вот жизнь! – И припустился в пляс.

Полковник попросил меня остаться с ними на завтрак, после которого мы выкурили по сигарете и попили кофе. У меня была возможность отблагодарить его за гостеприимство, угостив его хорошей водкой, которую я хранил во фляжке. Столичный Острослов произнес тост:

– Да здравствует медицинская служба!

Затем он вынужден был отправиться в расположение одного из батальонов.

Полковник и я сидели в тени кустов. Все было спокойно. У нас в запасе было много свободного времени. Прямо над нами большая птица в поисках добычи кружила между белыми грудами облаков и голубым небом. Яркое солнце, благоухание цветов, запах земли, жужжание пчел: это был один из тех коротких и запоминающихся моментов, которые изредка выпадают на долю солдат в пекле войны.

Крошечный жучок полз по моей руке. Его черные крылышки блестели на солнце, как золото. Я не трогал его, хотя было довольно щекотно. Полковник наблюдал за всей этой сценой. Я взглянул на него, и нам одновременно пришла в голову одна и та же мысль. Когда в следующий раз по нас будут ползать жуки, будет ли так же щекотно? Мы оба рассмеялись и были слегка смущены. Момент прошел. Я сбросил с себя жука.

Мы оба уцелели во время войны.

В течение многих недель мы двигались вперед от рассвета до заката по бескрайним полям Украины, с которых так и не успели убрать богатый урожай. По ночам обычно укладывались спать прямо под открытым небом; это было проще, и у нас оставался лишний час для сна. Спали на подстилках из соломы под усыпанным яркими звездами небом. Иногда мы просыпались от холода, а иногда от похрапывания лошади, которая смогла отвязаться и начинала щипать солому. Кухонная обслуга готовила кофе и завтрак еще с полуночи, чтобы мы успели перекусить на рассвете, до того как отправимся в путь. Скорость продвижения была стремительной. До боев дело почти никогда не доходило, поэтому у нас практически не было работы. Лошади настолько отощали, что у них можно было пересчитать все ребра. Все мы также сильно похудели и очень устали. Но Тимошенко убегал еще быстрее. Мы пересекли Буг и уже достигли Днепра.