– Омельченко, официант? Опять все побил? – разозлился Лесюк. – Уволить завтра же к чертовой матери!
– Блажной он. Это… Андрей Богданыч, он вроде не в себе, божится, что видел его только что, – тихо, однако так, что всем собравшимся на галерее было это слышно, сообщил второй охранник.
– Кого «его»? Кого это еще его он видел? – повысил голос Лесюк. – Совсем с ума посходили? Он шо, пьяный?
– Ни, трезвый он, да вы сами его зпытайте. Испугался он, с испугу и посуду-то всю бросил.
– Чтоб завтра ж духу его тут не было! – заорал Лесюк. – Вы шо стоите, примерзли? Не слышали, шо я сказал?!
– Может, позвать его сюда, Омельченко-то? – тихо спросил кто-то из охранников. – Пусть расскажет, что там было и как?
Лесюк побагровел от злости, хотел – было видно по его лицу – послать охранников куда подальше, но…
– Андрей Богданович, не мешало бы узнать, что привиделось парню в темноте, – сказал Гиз. – Я спущусь, переговорю с ним.
– Мы тоже, если позволите, – сказал Кравченко.
– Да-да, надо разобраться. Это все результат нынешнего варварского зрелища и повального пьянства, – подхватила Олеся Михайловна. – Официант нетрезв.
Гиз спустился во двор, Кравченко и увлекаемый им Мещерский последовали за ним. После карнавала во дворе замка было полно мусора – уборщики должны были приступить к своей работе только утром. Возле дверей кухни валялась опрокинутая металлическая тележка на колесиках, кругом была раскидана посуда – подносы, кастрюли, сковороды, судки. Мещерский едва не споткнулся о противень для жаркого. У стены они заметили какое-то белое пятно. Это и был официант Омельченко – тот самый паренек, что принес им приглашение на ужин, а сутками раньше совершил непростительную оплошность во время банкета. Сейчас он стоял над покореженной тележкой. Подойдя ближе, Кравченко и Мещерский заметили, что в руках он судорожно сжимает кухонный нож. На рукаве его крахмальной официантской куртки были какие-то пятна, очень похожие на кровь.
– Кто здесь? Не подходите ко мне! – закричал он. – Можете не верить, но я его видел! Только что! Своими собственными глазами!
– Убери нож, парень, – сказал Кравченко. – Ты что, офонарел?
– Не подходите ко мне!
– Успокойся, – Гиз, не колеблясь, шагнул к официанту. – Тут никого, кроме нас, нет.
– Он был, я его видел, – паренек всхлипнул, руки его тряслись.
Кравченко отнял у него нож.
– В чем у тебя куртка? Ты что, поранился, что ли? Эй, что молчишь, ты поранился? – спросил он.
– Я его видел. – Официант закрыл лицо ладонями. – Боже мой, он смотрел на меня, какой же он… господи…
– О ком ты? – спросил его Мещерский.
– О ком? Да о нем же, о нем ! О ком тут все шепчутся по углам. – У официанта начиналась истерика. – Кто птиц калечит. Кто два года назад Мигулаша с автозаправки убил, горло ему перегрыз, кровь выпил!
Кравченко посмотрел на Гиза.
– Это старая история. Тут один местный пошел на охоту и пропал. Потом нашли его, вернее, то, что от него осталось, – ответил тот. – Труп в лесу пролежал несколько дней, вроде животные его повредили. Так потом милиция сказала.
– Все это брехня, он его прикончил! Зачем вы врете, вы людей вон спросите, все тут знают, что это сделал он! – крикнул официант.
– Какая причина смерти была у пропавшего? – спросил Мещерский.
Гиз только пожал плечами. Осторожно взял официанта за руку.
– Тише, успокойся. Где ты его видел?
– Там, – тот ткнул в темноту.
– Возле гаража, что ли? – хмыкнул Кравченко.
– Он был там. Жуткие глаза у него… и харя, какая же харя… вся сгнившая, мертвая… Я не выдержал, закричал.
– А призрак трансглюкировался, – Кравченко хмыкнул. – Пошли глянем.
Оставив официанта, они пересекли двор. Странное чувство владело Мещерским. Всего два часа назад тут было столпотворение. Музыка оглушала, в глазах было пестро от красок. И это чудо в перьях «пан мертвец» – здешняя карнавальная фишка тут бегала, ловила зазевавшихся… Интересно, кто из местных в него нарядился? Теперь небось пляшет на дискотеке или отрывается в «Карпатской сказке», мешая пиво с горилкой, рассказывая о том, как хлопцы несли его одетого в саван в гробу. С зубами – вот такими, нет, даже во-от такими! С лицом, вымазанным мукой, белым как смерть…
Запертые ворота гаража. Каменная глухая стена. Дальше – вход в туннель у дозорной башни.
– Никого тут нет. – Кравченко нагнулся и поднял пустую бутылку из-под кока-колы.
Гиз дотронулся до камня. Лицо его стало сосредоточенным, он словно прислушивался к чему-то.
– Никого тут нет и быть не могло, – громко повторил Кравченко.
– А это что за дверь? – Мещерский прошел вдоль стены.
– Эта дверь ведет в подвал, обычно она закрыта, – ответил Гиз.
– А сейчас открыта. – Мещерский потянул дверь на себя. Та со скрипом подалась.
Тьма. И вроде какие-то ступеньки.
– Эта дверь обычно закрыта, – повторил Гиз.
– Ну, вы-то откуда это знаете? Так говорите, словно каждый день по здешним подвалам шастаете. – Кравченко грубо оттер его плечом. – Вы же вроде не хозяин в замке, а гость.
– Эта дверь всегда закрыта, – упрямо повторил Гиз.
Кравченко прошел вперед, оттолкнул и Мещерского. Рывком распахнул дверь пошире. Шагнул бесстрашно во тьму. Нашарил выключатель. Щелк – да будет свет!
Мещерский вздохнул – самый обычный подвал. Стены оштукатурены, причем совсем недавно, крутые ступени вниз.
Следом за Кравченко туда спустились Мещерский и Гиз. Подвал был пуст. В нем пахло сыростью и известкой. В боковой нише виднелась низкая железная дверь. С виду – монолит. Кравченко дернул ее на себя. И она открылась – легко, словно открывалась до этого бессчетное количество раз.
За дверью было темно, хоть глаз коли. Выложенный кирпичом коридор уводил куда-то.
– Это что – подземный ход, тот самый? – спросил Мещерский. Голос у него отчего-то осип.
– Кажется, да. – Гиз переступил через порог. – Похоже, что да.
– А говорили, он давно замурован. Это Богдан утверждал. – Кравченко осматривал низкий кирпичный свод.
– Мало ли что болтает Богдан, – Гиз усмехнулся. Помедлив, шагнул в темноту. – Без фонаря мы здесь заблудимся. Ход ведет далеко, глубоко под землю.
– Нечего нам туда вообще соваться. – Мещерский потянул Кравченко за рукав. – Пойдем, хватит. Одному что-то там померещилось, а мы по подвалам лазай. Хорошенькое дело. Я и так со всем этим вашим карнавалом с ног валюсь. Вадик!