— Илларион, — снова поправила Катя.
— Ну да, ну да, как он ни старался, но за трое суток доехал только до Ростова. В Москву не было поездов, все уже успели зарежимить ввиду похорон. Сердце моего дяди разрывалось от отчаяния. Он прошел весь город пешком. Вышел в чистое поле и решил застрелиться. Он говорил мне спустя годы: сынок, я думал тогда, мой долг мужчины и грузина — застрелиться, потому что умер такой человек.
— Ваш дядя был сталинистом, — сказала Катя. — Это я поняла. Но к чему вы мне все это рассказываете?
— Мой дядя был идеалистом. Но он был мужчиной. Между прочим, его дед по матери был репрессирован за то, что рассказывал в духане историю о человеке, знавшем в Гори семью сапожника Джугашвили. А говорю я все это вам, многоуважаемая, потому, чтобы вы поняли, что такое чувство долга и как оно глубоко сидит в мужской натуре. На какие поступки порой толкает даже пацанов зеленых, — Долидзе вздохнул. — На нелепые, глупые. Романтические поступки.
— Вы все про своего дядю Илико? — спросила Катя. — Или про дуэль Мамонтова со своим дружком?
— Дуэль была честной. Мальчик мне все потом рассказал. Ничего не скрыл.
— Мальчик ваш едва не убил человека, своего приятеля, — заметила Катя. — Но все дело в том, что расследование его показаниям не верит. Он сам виноват. Слишком уж по-дурацки ведет себя. У некоторых создается впечатление, что он просто врет. Что это была не дуэль, а банальная пьяная хулиганка с выстрелами.
— Это была дуэль из-за женщины. Заметьте, стрелялись закадычные друзья. В наше время это странно звучит, — Долидзе вздохнул. — Я провозглашаю тост за странное звучание.
— Подождите с тостом. Из-за кого была дуэль? — Катя цепко схватила Долидзе за руку. — Я знаю, Мамонтов умрет, а не скажет. Из гордости. Так скажите вы, помогите ему.
— Из-за одной женщины.
— Вы ее знаете?
— Да.
— Хорошо знаете?
— Неплохо.
— Ее имя?
— Не могу. Простите, это против правил.
— Тогда я ее назову. Это… это ведь Авдюкова Светлана Петровна?
Катя спросила это наугад. Может, конечно, и не совсем наугад, но…
— Браво, — усмехнулся Долидзе. — Далеко пойдете в своем ремесле.
— Дуэль была из-за вдовы Авдюкова? — несколько растерянно переспросила Катя, сама еще не веря своей угадке. — Да не молчите же вы, Варлам Автандилович! Чего уж теперь-то скрывать? У нас есть данные, что Мамонтов встречался со Светланой Петровной тайно, в отсутствие ее мужа. Потом муж — Авдюков — был убит в «Парусе». А тут еще эта дуэль. Знаете, как бывает в таких делах? Одно к одному вот так сложится, и человека берут под стражу по подозрению уже не в пьяном хулиганстве, а в убийстве. Пока разберутся — полгода следствия пройдет, полгода сидения в Бутырке.
— Эх, шофер, вези — Бутырский хутор, — Долидзе покачал головой. — Почему все это вы мне говорите?
— Да потому, что ваш Мамонтов ничего не желает понимать. Он все еще в поручика Ржевского играет, а того никак не усечет, что он уже давно — судебный полуфабрикат. Разогреть остается только.
— Судебный полуфабрикат? Он личность, многоуважаемая. А личность всегда не в ладах с законом. Эх, грех на душу беру, святая Нина, великомученица, помоги мне… Короче, того, о чем вы упорно думаете, между ними нет и никогда не было.
— Между Мамонтовым и Авдюковой? А чего не было?
— Пошлой связи. Адюльтера, — Долидзе произнес это словцо с утрированным кавказским акцентом и мягким французским грассированием. — Просто бедная бесконечно одинокая дама нуждалась в поддержке, в участии. Я Свету знаю лет двадцать. Она вечно носилась со своим Авдюковым как с писаной торбой. Она даже слишком его любила — особо-то не за что было любить такой женщине, как она, такого, как он. А она любила его. Он же в грош ее не ставил — особенно в последние годы. Она переживала сердечную драму. Ну мы и решили ей помочь.
— Кто это мы?
— Какая разница? Ну я. У меня в доме они и познакомились. Василий сейчас в таком возрасте, что… Одним словом, в двадцать лет о женщинах все еще думаешь каждые пять минут. Я сам такой был. Возраст не помеха. Наоборот. Больше остроты, соблазна больше. Мальчик влюбчивый, сердце доброе — он был готов выступить в роли противоядия. Мы с Зиной были довольны.
— С Зинаидой Александровной? — спросила Катя. — Значит, это ваша с ней инициатива была?
— Зина смотрит на такие вещи чисто по-женски. Короче, мы их познакомили. И они понравились друг другу. Вася — чистая Душа, пылкое сердце. Эта пылкость Свету и смутила, испугала. Вы женщины — странные существа, бог дает вам шанс, а вы в самый решительный момент даете задний ход. Почему? По какой причине? Короче, дальше разговоров дело не пошло. Света из породы таких жен — страдалиц, святых, которые своих мужей-блудодеев не променяют ни на кого. Это что-то ироде мазохизма или чесотки… Чешется — жжет, а почешешь — сладко. А мальчик… мальчик, кажется, все это воспринял слишком уж близко к сердцу. В его возрасте это бывает. Потом проходит. Испаряется.
— А из-за чего же все-таки была дуэль? — Из-за глупой, пошлой оскорбительной фразы, брошенной, что самое обидное, другом. Есть вещи, которые мужчина не простит даже другу. Такие вещи смывают кровью. Олежка — парень славный, но…
— Буркин?
— Угу. Но уж слишком это раблезианское, земное создание, — Долидзе усмехнулся. — И пьет несоразмерно возрасту. А пьяный болтает лишнее. Он позволил себе оскорбить в присутствии посторонних женщину нелепой байкой — мол, все они такие, а ты что же, дружбан, теряешься — она тетка богатая, и все в таком духе. Я был у него в больнице, маленько поучил его там уму-разуму. Сейчас ему стыдно за свои слова.
— Так-таки и стыдно? — усмехнулась Катя.
— Лучшее лекарство от глупости и пошлости мыслей — пуля, — заверил Долидзе. — Это еще мой дядя Илларион говорил.
— Интересно, а кто же это привил Мамонтову этот романтический культ дуэли? — спросила Катя. — Вот хоть голову мне рубите — сам бы он до такого не додумался. Уж слишком он тоже земное, раблезианское создание. Тут видно чье-то мощное влияние. Не ваше ли, Варлам Автандилыч? Вы-то, часом, ни с кем там на дуэлях не дрались?
— Я на такие вопросы не отвечаю.
— Ну, у вас же полон дом оружия. Мечи, арбалеты, пистолеты…
— Где вы видели у меня пистолеты?
— Ну, вы же знаменитый оружейный мастер.
— Ну и что? Я же не из Тулы. И вообще, меч — это легенда, поэма. Хотите, я расскажу вам одну историю?
— Ой нет, а то я совсем запутаюсь. Женский ум — что поделаешь? — Катя жалобно улыбнулась. — Масштаб не тот. Но ведь где-то Мамонтов и Буркин достали себе пистолеты.
— Где-то достали. А что это — проблема сейчас?
— Да, верно, не проблема. Просто я подумала — уж не переделал ли Мамонтов какие-нибудь несчастные газовые стволы сам? Он же у вас оружейному делу учится.