Сверху, с хоров, послышался приглушенный шум, словно что-то двигали, а потом звуки… Нет, не органа, а обычной эстрадной электропианолы. Кто-то взял на ней пробный аккорд, аккорды слились в первые такты торжественного хорала, затем кто-то сыграл мрачное начало «Dies irae»
[9]
и сразу же без остановки перешел в другую тональность джазовым наигрышем «Go down Moses» Луи Армстронга. А потом словно бы одним пальцем начал подбирать мелодию простенькой немецкой песенки. Катя уселась на скамейку. Песенку эту она знала, даже знала слова — русский перевод:
«Анхен из Тарау нравится мне больше, чем жизнь и богатство, вдвойне. Я через море пойду за тобой, сквозь лед и пламень, сквозь смертный бой». Игравший на хорах замер на секунду, снова джазовой россыпью перешел в другую тональность, и вот зазвучала уже новая мелодия — песенка, знакомая всем с детства: «Ах, мой милый Августин, все прошло, все»…
— Вы приходить к мне, фройляйн? — раздался сверху голос Линка.
— Да, Михель, здравствуйте, я к вам, — отозвалась Катя. Его она не видела за перилами хоров. А он, видно, никак не мог оторваться от электропианолы. Мелодия «Анхен» вновь покатилась сверху, как серебряные колокольчики: «Анхен из Тарау, солнышка свет, я твоей чудной улыбкой согрет».
— Айн момент, я спускаться! — крикнул Линк. Послышались быстрые шаги по лестнице. Видимо, это была та самая лестница, скрытая в одном из приделов, что вела и на хоры, и выше, на колокольню. Появился Линк, как всегда, одетый просто, по-рабочему — в бермуды цвета хаки и серую байковую толстовку с капюшоном.
— Добрый день, — поздоровался Линк. — Если он есть добрый. Я уже все знать, вы можете не говорить.
Мы вместе с Клим искать тут девочка вся ночь. А потом утром я слышал от рабочих, что девочка найти мертвая в бочке с водой.
— А где же ваши рабочие? — спросила Катя, оглядывая пустую церковь.
Линк кивнул на двери, и словно в ответ со стороны флигеля послышался рев бензопилы.
— Ясно, — коротко сказала Катя. — Славно вы играли, Михель. Скоро, говорят, и орган тут установите.
А я знаю эти песенки. Августина почти все дети в детстве слыхали из-за «Свинопаса» Андерсена.
— Бедный девочка их любить. Я прежде вот так играть. Я хотеть развлекать ее, у нее быть очень недетский, трудный жизнь. А сейчас я там молиться ее бедный душа. И вспоминать ее. У вас, фройляйн, ко мне дело в связи с этот ужасный смерть?
— И да, и нет, Михель. У меня к вам разговор. Речь пойдет о вашей сестре, о Марте. Я вот слушала эту милую песенку про Анхен. Мотив такой светлый, легкий.
Так мне и хотелось отчего-то в рифму подставить «Марта из Морского», так и ложится на мотив, нет? У вас славная сестра, Михель.
— Да, Марта славный. Но нет поэт слагать стихи в ее честь. Об Анхен писать стихи Симон Дах. Он был поэт и жить Кенигсберг триста лет назад. А у моей Марты такой преданный менестрель нет.
— А как же ее жених?
Линк грустно улыбнулся и покачал головой.
— Но есть еще один человек, — сказала Катя. — Мне кажется, он ради Марты готов на многое. Он и ваш друг. И вы переживаете за него. Так получилось, что и нас с вами познакомил тоже он… Тогда.
— Иван не поэт, — сказал Линк. — Он лишь повторять чужой стихи. Как все бедный влюбленный.
И тут Катя вдруг вспомнила тот вечер субботней дискотеки в баре. И Дергачева, так нелепо вскочившего на эстраду с гитарой. Его хриплый голос под Высоцкого и ту странную балладу. О чем он пел? О Водяном, в которого никто тут, конечно, не верит, но все боятся, и еще о.., о ребенке Водяного!
— Я хочу поговорить с вашей сестрой о нем, о Дергачеве, — сказала Катя. — Помните, Михель, вы тогда нам сказали, что он из-за нее хотел покончить с собой.
Но вы сказали не все. Я понимаю, что это не мое дело, но… Есть кое-что, Михель, как мне кажется, очень важное…
— Быть возможно, что вы сильно ошибаться, — тихо ответил Линк. — Но вам лучше говорить с ней.
— Но я не знаю, где мне сейчас искать Марту. Я не знаю, где она живет, и телефона ее не знаю. А дело, поверьте, не терпит…
— Тогда вы сейчас идти со мной, — Линк поднялся со скамьи. — Я тоже много думал об этот одна вещь.
Важный вещь. У меня болеть сердце из-за этого. Но я тоже, возможно, сильно ошибаться. И я не должен наносить вред. Причинять беда. Поэтому я молчать, а вы спрашивать не меня. Вы говорить с ней.
Он крепко взял Катю за руку и повел за собой. Из церкви на улицу, по берегу пруда, через дюны на пляж и еще дальше по песку. Он шагал, как нескладный журавль, и один его шаг равнялся двум Катиным. Ветер трепал его короткие светлые волосы, Катя едва поспевала за ним. И вдруг, когда они в полном молчании шагали по песку, Линк снова заговорил:
— Они очень любить друг друга еще со школы.
Марта мне сама признаться — очень. И я не слепой, я сам это видеть свои глаза. И даже сейчас. Когда они расстаться, когда умирать отец Марты от инфаркт, от потрясений, Марта приезжать на месяц ко мне в Любек. Я тогда жить там, слушать лекций в Остзее-Академи. Марта быть в великий горе тогда. Я сделать ей виза и приглашений и предложить, чтобы она оставалась в Дойчланд, где жить ее родственник, где жить все мы. Я даже знакомить ее сразу со славный малый, мой приятель по Мюнхен Гюнтер Гиппель. Он бизнесмен, богат, у него свой дом и еще дом в Шварцвальд — вилла. И я тогда хотеть их женить, потому что Марта ему нравится. И я думать — Марта стать счастлива и забывать это все, — Линк повел вокруг рукой. — А потом, спустя время, она сказала мне, что ехать домой, возвращаться Калининград. Я не знать, что думать.
А потом я узнавать: один раз она хотеть звонить свой русский друзья из дома Гюнтер, который всем говорить, что ее очень любить и взять как жена. А он взять и выключить сразу телефон от скупость. От жадность.
И Марта уезжать из Любек, от меня. А потом писать мне, что у нее появляться жених, этот Григорий Петрович. И еще писать, что Иван не оставлять ее в покой. Вот это я сказать вам, то, что знать. И от Марта, и от Иван. Он тоже говорить мне, как он жить и что делать. И я потом думать и гадать сам об этом. Но я не говорить вам, что я гадать, — потому что это, возможно, есть ошибка мой, не правда. Остальное вы спрашивать она, если она, конечно, захотеть вам сказать правда. — Линк указал вперед.
Они стояли у самого подножия Высокой Дюны.
Слева вдалеке Катя увидела тот самый ремонтный причал, где сушились лодки. Утром в тумане место это выглядело чуть ли не зловещим. А сейчас на причале работали люди. Но Линк указывал на Дюну. Катя увидела Марту. Она сидела на вершине, на смотровой площадке, зябко кутаясь в толстую белую вязаную кофту, плотно обхватив колени руками, и смотрела на море и на сновавших у лодок людей. Линк громко позвал ее. Кате на секунду показалось, что, заслышав их голоса. Марта словно очнулась от глубокого сна, хотя глаза ее были открыты и устремлены на синюю спокойную гладь воды.