Они медленно брели в тумане. Кажется, по берегу.
Потому что справа шагах в десяти слабо плескались волны. Кажется, в направлении Высокой Дюны. Потому что там, по словам Катюшина, в небольшой бухте был еще один ремонтный причал. Там обычно стояли вытащенные на берег лодки. И там еще не искали в эту ночь Машу Крикунцову. А она туда иногда забредала. Порой она пряталась под перевернутыми лодками, когда играла сама с собой в свои непонятные странные игры. Но искать кого-то в этом молочном киселе, обволакивающем все вокруг, было делом почти безнадежным. В трех шагах от себя уже ничего не было видно. Катя споткнулась и даже и не увидела обо что.
И если бы Чайкин, шедший рядом, не подхватил ее, она непременно шлепнулась бы на песок.
Удивительное дело, но именно Чайкин вызвался идти с ними в этот ранний час на поиски. Он убирался в закрытом баре, когда в гостиницу ворвался Катюшин. Недолго думая, Чайкин снял резиновые перчатки, скинул фартук, взял с вешалки свою куртку и сказал участковому, что все равно спать он уже не ляжет и поэтому пойдет с ними. А с Катей пошел Кравченко.
Без возражений и ропота — оделся и тоже спустился в холл. А в номере Мещерского было тихо. И они не стали его будить.
— Там вон какие-то лодки, я вижу, — Чайкин — он оказался самым зорким — указал в туман. — Клим, мы, конечно, все здесь сейчас обшарим, но, по-моему, девочки тут нет и не было.
Катюшин быстро зашагал к лодкам. Нырнул в молочную завесу, как сгинул. Потом послышался какой-то скрип, глухие удары по днищам. Катя слепо пошла на звук. И вот лодки, вытащенные на песок подальше от воды, чтобы их не смыло во время шторма. Перевернутые вверх днищами. Всего, кажется, шесть штук, свежевыкрашенные масляной краской — белой и синей. Катя нагнулась и заглянула под ближайшую лодку — никого. Но если Катюшин утверждает, что девочку часто тут видели, то…
— Здесь нет никого, Клим! — Из тумана послышался голос Чайкина.
— Вижу, — мрачно ответил Катюшин.
Катя вспомнила, как всего полчаса назад в гостинице он, страшно волнуясь, объявил ей с Кравченко и поднятым с постели Медовниковым, что «девчонка пропала».
— Да ты ж к Крикунцовым вечером хотел зайти! — воскликнул Илья. — Ну? Сам же говорил!
Катюшин, в основном обращаясь к Кате и словно бы оправдываясь перед ней одной, а прочих почти не замечая от волнения, сбивчиво начал объяснять, что к Крикунцовым он действительно заглянул вторично где-то около восьми вечера. И никого дома не застал.
Стучал в калитку, потом зашел во двор. Уходя, встретил на улице их соседку. И та сказала, что только что видела Марью Петровну на рынке. Насчет Маши Крикунцовой она ничего не знала. Около одиннадцати, проезжая мимо на мотоцикле, Катюшин снова свернул на их улицу. Шел дождь, в доме Крикунцовых горел свет. Марья Петровна была уже дома и искала по соседям внучку. Оказалось, что, уходя на рынок, она оставила ее дома смотреть телевизор, а вернувшись, не нашла.
— А чего это бабка ее на ночь глядя на рынок поперлась? — спросил Кравченко. — Что ей, дня мало, что ли?
Катюшин, снова обращаясь в основном к Кате, пояснил, что Крикунцова-старшая торгует соленьями.
Обычно ездит на рынок в Зеленоградск, а на эти дни рынок перекочевал в Морское, и этим все местные пользуются — кто рыбу вяленую продает, кто овощи со своего огорода. Крикунцова-старшая, мол, по ее словам, утром капусту квашеную и огурцы продала, домой вернулась, а после обеда снова взяла товар и пошла на рынок — пока есть покупатели и спрос.
Далее он рассказал, как вместе со старухой они искали девочку везде, где только можно, — на улицах, у соседей, на причале, на опустевшей уже рыночной площади, возле гостиницы, даже в кабинах дальнобойщиков. Потом кинулись на пляж, потом на мотоцикле поехали к Л инку, потом вместе с ним обшарили берег пруда, искали в церкви — та, как обычно, была открыта даже ночью. Потом перепуганная бабка побежала в Рыбачий, где жила мать Крикунцовой. А Катюшин вернулся в опорный пункт и сразу же позвонил дежурному в отдел, вызывая подмогу. В то, что Крикунцова удрала от бабки к матери-пьянице, он верил слабо.
— Клим, мы все осмотрели, никого, — повторил Чайкин, садясь на перевернутую лодку. — Ну, теперь куда? Командуй. Эй, начальник, ты где?
Катюшин вынырнул из тумана, как гном. Командовать ими он уже и не пытался.
— Мне кажется, надо лес прочесать. Рощу за церковью, где старая береза, — неуверенно предложила Катя. — Крикунцова это место вроде тоже посещала. Но нам одним это не под силу, надо ждать, когда патрульные подъедут.
— И когда туман разойдется хоть немного. Ни зги не видно. — Кравченко сел на лодку рядом с Чайкиным, достал сигареты. Они закурили. — А пока…
Слышь, лейтенант. Там, наверное, старуха уже вернулась. Надо бы с ней потолковать.
— Я говорил, спрашивал, ничего она не знает, плачет, — глухо буркнул Катюшин.
— Давайте все же вернемся к Крикунцовым, — предложила и Катя, переглянувшись с Драгоценным В.А. — А вдруг девочка уже дома? Клим, а раньше такого не было? Она не убегала из дома?
— Я не знаю, — Катюшин не поднимал глаз, — она ж больная, психическая. Бабка мне вроде не жаловалась, не заявляла.
— Не заявляла! — Кравченко хмыкнул. — Да она и не смотрит за ней ни фига! Девка шляется целыми днями где хочет. Чуть ли не побирается. Пошли в поселок, там решим, куда дальше — в лес ли, в поле.
Дом Крикунцовых оказался самым крайним на улице Красногвардейской. Возле дома в тумане уже маячил милицейский «газик». Калитка была распахнута настежь. Во дворе — туманная мгла. Где-то в глубине двора сердито гоготали гуси, запертые, наверное, в сарае. Но в тумане не видно было сарая, не видно дома — лишь только штакетник забора в двух шагах впереди, низкое крыльцо, куст смородины возле него с крупными, розовыми, еще недозрелыми ягодами.
Катя, стоя на дорожке перед крыльцом, поразилась, как ярки и заметны детали, когда главное скрыто от вашего взора. Дом, огород, двор — ничего этого сейчас как бы нет. А есть старая ржавая лейка на ступеньках, изумрудные сырые пятна плесени на облупившейся штукатурке, мокрый от осевшей влаги клеенчатый рыбацкий фартук, в спешке брошенный на шаткие перила.
Из тумана слышались голоса — женские, кто-то горестно рыдал, и его успокаивали, уговаривали. Потом молодые бравые осипшие мужские голоса окликнули Катюшина. Милиционеры, приехавшие на «газике», тоже были где-то во дворе. Наверняка рядом с безутешной старухой Крикунцовой и ее соседками. Из тумана со стороны дома возник Чайкин. Катя чувствовала: надо что-то ему сказать. Но подходящих слов не находилось. Их словно бы тоже украл туман. Даже не хотелось спрашивать о том, как Чайкину живется у участкового.
— Ничего? — спросил он.
Катя покачала головой — ничего. Из тумана, точно призрак, материализовался Кравченко.
— Они хотят подождать, пока туман разойдется, — сообщил он. — Я со старшим наряда сейчас разговаривал. На машине-то не проедешь… Туман…