Плавучий остров - читать онлайн книгу. Автор: Жюль Верн cтр.№ 59

Невозможно передать, с какой горячностью король высказывает свое восхищение. Когда все опять переходят в гостиную, он берет со стола небольшую книжку. Эта книжка, которую он, вероятно, много раз перечитывал, носит название «Дон Жуан» Моцарта. Король раскрывает ее и читает вслух несколько строк, слетевших с пера мастера, который глубже всех понимал и больше всех любил Моцарта, — с пера знаменитого Гуно: «О Моцарт, божественный Моцарт! Только тот не обожает тебя, кто плохо понимает! Ты вечная правда! Ты совершенная красота! Ты неисчерпаемая прелесть! Ты глубок и всегда прозрачен! В тебе — полная зрелость и вместе с тем детская простота. Ты все почувствовал и все выразил в музыке, которую никто не превзошел и никогда не превзойдет!»

Теперь Себастьен Цорн и его товарищи берутся за инструменты и при мягком свете, которым заливает гостиную электрическая люстра, играют первую пьесу из отобранных ими-для концерта.

Это десятый квартет Мендельсона, ля-минор, соч. 13; он вызывает полный восторг слушающих.

За ним следует третий квартет Гайдна, до-минор, соч. 75, — «Австрийский гимн», исполненный квартетом с несравненным искусством. Никогда еще музыканты не играли с большим совершенством, чем в этом уютном святилище, где их слушают отрекшиеся от власти король и королева.

Закончив этот гимн, великолепно расцвеченный гением композитора, они исполняют шестой квартет Бетховена, си-бемоль, соч. 18, — «Меланхолический», как его называют, грустного характера; он наделен такой проникновенной силой, что вызывает на глаза слезы.

Затем идет изумительная фуга до-минор Моцарта, настолько свободная от всякой схоластической учености, такая совершенная, такая естественная, что кажется, будто это стремится прозрачный поток или будто легкий ветерок пробегает по нежной листве. И наконец они играют один из самых чудесных квартетов божественного композитора — десятый, ре-мажор, соч. 35. Им заканчивается концерт, какого и не слыхивали набобы Миллиард-Сити. Король и королева продолжают жадно слушать, и французы не устали бы исполнять эти изумительные произведения.

Но уже пробило одиннадцать, и король говорит:

— Благодарим вас, господа, и верьте: наша благодарность идет из самой глубины сердца. Ваша совершенная игра доставила нам такое наслаждение, что воспоминания об этом не изгладятся никогда.

— Если вашему величеству угодно, — говорит Ивернес, — мы могли бы…

— Нет, господа. Вы много сделали для нас… Но не будем злоупотреблять вашей любезностью… Уже поздно, а кроме того… этой ночью… я работаю…

Это последнее слово, произнесенное королем, возвращает музыкантов к действительности. Услышав его из уст монарха, они смущаются… опускают глаза…

— Да, господа, — прибавляет король весело, — я ведь астроном обсерватории Стандарт-Айленда и, — договаривает он не без волнения, — я надзираю за звездами… за падучими звездами!

В течение последней недели старого года, посвященной святочным увеселениям, разослано было множество приглашений на обеды, вечера, официальные приемы. Банкет у губернатора для знатных миллиардцев, на котором присутствовали именитые граждане как левобортной, так и правобортной части города, свидетельствовал об известном сближении между ними. Танкердоны и Коверли встречались за общим столом. В первый день нового года между особняком на Девятнадцатой авеню и особняком на Пятнадцатой состоится обмен визитными карточками. Уолтер Танкердон даже получил приглашение на один из концертов, устраиваемых миссис Коверли. Прием, который ему намерена оказать хозяйка дома, дает, по-видимому, основания для благоприятных предположений. Но отсюда до установления более тесных связей еще далеко, хотя Калистус Мэнбар, неизменно полный воодушевления, твердит всем, кто согласен его слушать:

— Дело в шляпе, друзья, дело в шляпе!

Тем временем плавучий остров продолжал свое мирное плавание по направлению к архипелагу Тонгатабу. Ничто, казалось, не могло бы его нарушить, но вот в ночь с 30 на 31 декабря неожиданно произошло довольно странное метеорологическое явление.

Между двумя и тремя часами пополуночи раздались отдаленные орудийные выстрелы. Наблюдатели не придали им особого значения. Трудно допустить, чтобы это было морское сражение, разве что — между кораблями каких-нибудь южноамериканских республик, часто воюющих друг с другом. В конце концов почему это должно вызвать беспокойство на Стандарт-Айленде, независимом острове, который находится в мирных отношениях с державами Нового и Старого Света!

Грохотанье, продолжавшееся до самого утра, доносилось из западных областей Тихого океана, но его никак нельзя было принять за отдаленные, производимые через правильные промежутки времени, артиллерийские залпы.

Коммодор Симкоо, предупрежденный одним из своих офицеров, поднялся на башню обсерватории, чтобы осмотреть горизонт. На морской шири, которая расстилается у него перед глазами, не заметно огней. Однако небо приняло необычный вид. Какое-то зарево охватывает его до самого зенита. Воздух словно затуманен, хотя погода хорошая и никакое внезапное падение барометра не указывает на резкие перемены в воздушных течениях.

Наутро те из жителей Миллиард-Сити, которые привыкли вставать на заре, были удивлены странными явлениями. Грохотанье не только не прекращалось, но в воздухе еще появилась какая-то черновато-красная дымка, какая-то почти неосязаемая пыль, которая осаждалась наподобие дождя. Это напоминало ливень из мельчайших частиц сажи. В несколько мгновений улицы города, крыши домов покрылись каким-то веществом, в окраске которого сочетались оттенки кармина, марены, пурпура ярко-алого цвета вперемешку с чернотою шлака.

Все высыпали на улицу, за исключением Атаназа Доремюса, который никогда не встает раньше одиннадцати часов, несмотря на то, что ложится в восемь. Члены квартета, разумеется, давно уже на ногах. Они направляются в обсерваторию, где коммодор, его офицеры и астрономы, не исключая и нового служащего — короля, пытаются установить природу этого явления.

— Жалко, — говорит Пэншина, — что это красное вещество не жидкость, и не какая-нибудь жидкость, а вино — живительный дождь из помара или шато-лафита лучшей марки.

— Пьянчуга! — бросает Себастьен Цорн.

И правда, в чем причина этого явления? Известны многочисленные случаи таких дождей из красной пыли, состоящей из кремнезема, окиси хрома и окиси железа. В начале XIX века Калабрия и Абруццы были залиты подобными дождями; суеверные люди принимали их за капли крови, а на самом деле это был всего-навсего хлористый кобальт, как тот дождь, который выпал в 1819 года в Блансенберге. Случается также, что по воздуху переносятся мельчайшие частицы сажи или угля от дальних пожаров. А разве не бывало дождей из сажи в Пернамбуку в 1820 году, желтых дождей — в Орлеане в 1829-м и дождей из пыльцы цветущих сосен в Нижних Пиренеях в 1836 году?

Каково же происхождение этого дождя из пыли, смешанной со шлаком, которой насыщено все пространство и которая покрыла Стандарт-Айленд и окружающую его морскую гладь плотным красноватым слоем?