Французский поход - читать онлайн книгу. Автор: Богдан Сушинский cтр.№ 38

По лицу Лили проплыла едва заметная улыбка, но д'Артаньян почувствовал, что вызвана она вовсе не жалким подобием его шутки.

— Вряд ли меня станет радовать, что перед вами падет еще не один, случившийся в промежутках между военными штурмами и госпиталями, замок. Но ведь даже у вас, мушкетера его величества, должна когда-то появиться каменная твердыня, стены которой оставлять уже не захочется.

Д'Артаньян внимательно посмотрел в глаза Лили. Они встретили его взгляд настороженно, не скрывая только им понятной тревоги. Как, впрочем, и томительного ожидания чего-то такого, что должен был совершить сейчас этот рыцарь, стоя перед стенами павшего под его натиском замка, пред нежностью их первой ночи, которая, конечно же, останется в каменной памяти этих черных башен; что он неминуемо должен был бы совершить — ее рыцарь…

Д’Артаньян не готов был ни к подобным словесным излияниям баронессы Лили, ни к ответу на них. Он отвел взгляд и надолго задержал его на центральной башне замка. Столь непростительно засмотревшись, д'Артаньян даже не заметил, как баронесса направила своего коня в сторону далекой Саксонии.

— Я не показалась вам слишком доступной и сентиментальной, граф?

— Что вы, Лили! — улыбнулся д'Артаньян, до нежности удивленный ее страхами. — И потом, если в вашем понимании это называется сентиментальностью… — продолжал он в своем иронично-гасконском духе, имевшем некогда неотразимый успех в казармах королевских мушкетеров.

И вдруг осекся. Он отчетливо увидел, как задрожал подбородок девушки.

— Спасибо, граф, спасибо, я очень… — она замолчала и опустила глаза. — Понимаете, я очень боялась показаться вам сентиментальной. Что было бы крайне непристойным, не так ли, граф? — прикусила она нижнюю губу, пытаясь сдержать ее чувственное подрагивание.

— Наоборот, в моем представлении это выглядело очень даже по-человечески, — виновато отвел взгляд д'Артаньян. Он и сам вдруг почувствовал, что слезы, предательски наворачивавшиеся ему на глаза, тоже вот-вот начнут «выглядеть очень даже по-человечески». А ему не хотелось, чтобы теперь уже Лили, эта «непревзойденная саксонка», заподозрила его в столь непристойной сентиментальности.

Лили в последний раз взглянула на д'Артаньяна и вдруг, запрокинув голову, решительно, холодно повела ею из стороны в сторону, отрицая не столько слова графа, сколько всю ту сентиментальную чувственность, которой она столь непростительно поддалась только что в его присутствии.

Д'Артаньян потянулся вслед за баронессой. Он хотел объяснить, что вовсе не собирался прощаться с ней здесь, буквально у стен замка, что готов сопровождать ее еще с десяток миль, вплоть до самого Компьеня. Однако взгляд его безнадежно уперся в стройную, покрытую пурпурным плащом спину баронессы.

Копыта коня Лили мерно, подобно ударам в установленный у плахи медный бубен глашатая, отбивали по брусчатке моста последние мгновения, которые лейтенант еще мог видеть девушку. Он с надеждой и душевным мучением все еще ждал, что Лили хотя бы раз оглянется, снизойдет до того прощального взгляда, человеческое право на который имеет даже самый недостойный и ничтожный из ее поклонников. Но так и не дождался. И въехать на представший между ними, подобно Рубикону, мост тоже не посмел.

Когда баронесса достигла середины ущелья, стоявшие на том берегу по обе стороны от моста, саксонцы-кирасиры вдруг разом подняли к небу свои боевые германские трубы, и ложе реки, суровые холмы, стены оставленного ими замка и окрестные рощи неожиданно огласились звуками старинного, первобытного в своей дикой воинственности, германского рыцарского гимна.

Кирасиры все трубили и трубили. Под раздирающие душу звуки их боевых труб баронесса фон Вайнцгардт гордо уходила от него. Она уходила, предавая забвению столь тепло приютивший их замок; становящиеся чужими и неправдоподобными воспоминания; покидая и презирая все, что пришлось пережить на этом берегу реки, на этом тернистом поле своей юности; на той, кажущейся прошлым, части ее жизни.

Уходила уже далекая и чужая.

Плечистые всадники, восседавшие на рослых конях, преодолели последний, пробитый в гранитной скале, проход, и остановились, замерли, словно сами окаменели.

Представший перед ними большой, громоздящийся на россыпи высоких скал, замок не мог быть сотворен руками человеческими, а если он и появился здесь, то лишь потому, что восстал на нелюдимом взгорье по велению и мрачной фантазии дьявола.

Замок Шварценгрюнден, — сурово произнес всадник, к седлу которого был прикреплен небольшой рожок, и, сбросив с себя монашескую сутану с капюшоном, остался в белом плаще с красным крестом на плече, прикрывавшем дорогой, серебрящийся на солнце, панцирь и короткий, с крестообразной рукоятью, меч.

Второй монашествующий рыцарь, намного старше своего спутника, с поредевшими седыми волосами, последовал его примеру, и какое-то время оба воина, словно вернувшиеся из Крестового похода и восставшие из тлена веков крестоносцы, молча стояли перед опущенным подъемным мостом, с уважением глядя на прикрытые мощной металлической решеткой дубовые ворота, обрамленные каменными сводами башен и надстроек.

Первые «бедные рыцари Христовы» ^[21] собирались здесь, в этом замке, заложенном бароном Шварценгрюнденом, — произнес воин с рожком у седла. — Именно в его стенах был основан несколько веков назад рыцарский орден тамплиеров.

Всадники склонили головы в знак уважения к трудам всех тех истинных рыцарей, которые задумали и основали столь славный и воинственный орден.

— Если он где-либо и мог быть создан, то лишь в этом замке, — проговорил седовласый. — Осененные Богом мысли могут приходить только в стенах, благословенных Вечностью.

— Эти стены не благословлены Вечностью, маркиз д'Атьен. Они сами источают ее. Сравниться с ними могут разве что стены замка Тампль ^[22], который и был избран Великим магистром Жаком де Моле в качестве своей резиденции, сокровищницы ордена, хранилища святых трофеев и архивов.

— Лучше бы Великий магистр позаботился, чтобы резиденция была перенесена сюда, в Шварценгрюнден. Подальше от Парижа, от завистливых, златожадных глаз Филиппа Красивого ^[23].

— Вы правы, рыцарь д'Атьен. Однако мир устроен таким образом, что векам и предкам не прикажешь.