Поставив на огонь кастрюлю, Бен-Зуф налил ее водой и стал ждать, чтобы она закипела и можно было опустить в нее яйца, которые как будто состояли из одной скорлупы, так мало они весили.
Не прошло и двух минут, как вода в кастрюле закипела.
— Что за чертовщина! — воскликнул Бен-Зуф. — Огонь, что ли, стал жарче гореть!
— Не огонь стал жарче гореть, — ответил, подумав, капитан Сервадак, — а вода быстрее закипает.
И сняв со стены термометр Цельсия, он опустил его в кипяток.
Столбик ртути показал только шестьдесят шесть градусов.
— Вот, пожалуйста! — вскричал Сервадак. — Вода кипит при шестидесяти шести градусах, а ведь ей полагается кипеть при ста!
— Итак, господин капитан?
— Итак, Бен-Зуф, покипяти-ка яйца еще минут пятнадцать, да и тогда они едва ли сварятся!
— Да ведь они сварятся вкрутую!
— Нет, мой друг, — всмятку, и мы будем макать в них ломтики хлеба.
Причиной, вызвавшей это явление, было, очевидно, уменьшение высоты атмосферного столба, что совпадало с уже замеченным уменьшением плотности воздуха. Капитан Сервадак не ошибся. Давление атмосферы на поверхности земного шара понизилось примерно на треть; вот почему вода, оказавшись под меньшим давлением, кипела не при ста градусах, как раньше, а при шестидесяти шести. Совершенно так же кипела бы она на вершине горы высотой в одиннадцать тысяч метров над уровнем моря, и будь у капитана барометр, он бы давно установил, что атмосферное давление понизилось. Именно этим объяснялось и то, что голоса теперь звучали глуше, дыхание стало более учащенным, а кровеносные сосуды расширились, к чему Сервадак и Бен-Зуф уже успели приспособиться.
— И все-таки, — сказал себе капитан Сервадак, — вряд ли можно предположить, что наша стоянка переместилась на такую высоту, ведь море тут же, вот оно плещется у берегов!
В данном случае Гектор Сервадак сделал правильные выводы. Однако он по-прежнему не в состоянии был сказать, в чем же причина. Inde Irae!
[1]
Тем временем яйца, пролежав в кипятке дольше обычного, почти сварились. То же самое произошло и с кускусом. Резонно заметив, что теперь придется начинать стряпню на час раньше, Бен-Зуф подал кушанья на стол.
При всей своей озабоченности Гектор Сервадак поел с большим аппетитом.
— Итак, господин капитан? — сказал Бен-Зуф, который всегда начинал беседу этими словами.
— Итак, Бен-Зуф? — отозвался Сервадак, привыкший отвечать так своему денщику.
— Что мы будем делать?
— Ждать.
— Чего же?
— Чтобы за нами приехали.
— Морем?
— Непременно морем, ведь наша стоянка превратилась в остров.
— Значит, господин капитан, вы полагаете, что товарищи наши…
— Полагаю, вернее надеюсь, что катастрофа разрушила только отдельные пункты на алжирском побережье, а стало быть, товарищи наши живы и невредимы.
— Что ж, господин капитан, будем надеяться.
— Генерал-губернатор, несомненно, пожелает уяснить себе, что произошло. Он, наверное, выслал из Алжира судно, чтобы обследовать побережье, и, смею думать, нас не забудут. А потому, Бен-Зуф, следи за морем и, чуть только покажется корабль, подай ему сигнал.
— А если корабль не придет?
— Тогда мы построим какое-нибудь суденышко и сами поедем туда, раз за нами никто не едет.
— Вот хорошо-то, господин капитан, так вы, значит, моряк?
— Моряком может стать каждый, когда это необходимо, — невозмутимо отвечал штабной офицер Сервадак.
С этих пор Бен-Зуф дни напролет стоял с подзорной трубой, не сводя глаз с горизонта. Но в поле зрения ни один парус не показывался.
— Ах ты племя берберийское! — сердито говорил Бен-Зуф. — Его превосходительство генерал-губернатор не больно беспокоится о нас!
К шестому января в положении наших островитян не произошло никаких перемен. Дата 6 января была датой прежнего календаря, действовавшего до того, как земные сутки сократились вдвое. Капитан Сервадак умышленно придерживался старого календаря, чтобы не потерять счет времени. Поэтому, хотя солнце на небосклоне островитян взошло и зашло двенадцать раз, капитан считал, что истекло только шесть дней с полуночи 1 января, с начала нового года. Для точного исчисления времени он пользовался своими карманными часами. Стенные часы с маятником, попав в условия, при которых вес предметов уменьшился, несомненно дали бы неправильные показания; а ход карманных часов зависит от действия пружины и не подчиняется силе тяжести, и, если только часы капитана Сервадака не испортились, они показывали время правильно даже теперь, после нарушения основных физических законов. В данном случае так оно и было.
— Шут его знает, — сказал Бен-Зуф, питавший некоторую слабость к изящной словесности, — сдается мне, господин капитан, что вы теперь смахиваете на Робинзона, а я вроде как Пятница. Уж не стал ли я негром?
— Нет, Бен-Зуф, — ответил капитан Сервадак, — пока еще кожа у тебя отличного белого цвета… с темным отливом!
— Бледнолицый Пятница? — сказал Бен-Зуф. — Это что-то не то, но мне так больше нравится!
Итак, 6 января, поскольку никто за ними не приехал, капитан Сервадак счел своевременным сделать то, что до него делали все Робинзоны: составить опись ресурсов питания, включая растения и животных, имевшихся в его владениях.
Остров Гурби, — таково название, данное ему капитаном Сервадаком, — занимал пространство примерно в три тысячи квадратных километров, иначе говоря — триста тысяч гектаров. Быков, коров, коз и овец было здесь довольно много, но подсчитать их пока не представлялось возможным. Дичь водилась в изобилии, и нечего было бояться, что она перекочует в другое место. Росли и хлебные злаки. Через три месяца можно будет собрать урожай пшеницы, кукурузы, риса и прочего.
Таким образом, «губернатор» острова, его «население» и обе лошади снабжены пищей вдоволь. Даже если на острове появятся новые поселенцы, они тоже будут вполне обеспечены.
С шестого по тринадцатое января шел проливной дождь. Небо беспрестанно застилали густые тучи, и плотность их не уменьшалась. Неоднократно разражалась сильная гроза — редкое явление в это время года. От внимания Сервадака не ускользнуло, что температура, как ни странно, все время повышается. Необыкновенно раннее лето! Оно началось в январе. Еще более поразительно было неуклонное, все возрастающее повышение температуры, словно земной шар непрерывно и равномерно приближался к солнцу!
По мере того как увеличивалось тепло, усиливался и свет, и если бы не густые облака, закрывавшие экраном небо, солнечное излучение воздействовало бы на все земное с совершенно небывалой мощью.
Читатель легко представит себе, в какое бешенство приходил Сервадак, не имея возможности наблюдать ни солнца, ни луны, ни звезд, ни единого уголка на небе, где он, вероятно, нашел бы ответ на свои вопросы, если бы туман рассеялся. Бен-Зуф попытался было успокоить капитана, проповедуя смирение, которое у него самого подчас переходило в безразличие, но встретил столь резкий отпор, что не решался больше вмешиваться. Поэтому он ограничивался тем, что исправно нес свою службу наблюдателя. Шел ли дождь, свистел ли ветер, бушевала ли гроза, Бен-Зуф денно и нощно стоял на посту, оставив себе только несколько часов для сна. Но тщетно глядел он на горизонт, — кругом все было так же неизменно пусто. Да и какой корабль мог бы бороться с этим бурным морем, выдержать натиск подобного шквала? Волна на море вставала на не бывалую высоту, и ураган носился по водам с ни с чем не сравнимой яростью. Поистине, явления, которыми сопровождался потоп в период вторичной формации Земли, когда вода на первозданной планете, испарявшаяся от ее внутреннего тепла, поднималась в парообразном состоянии в пространство, а затем сплошным потоком лилась обратно, вряд ли превосходили по своей силе описанные нами явления.