Земля наша велика и обильна... - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Никитин cтр.№ 24

Правой рукой скроллировал по тексту, а левой копировал куски и отправлял в файл, а потом и вовсе начал сбрасывать прямо на принтер, отнесу в штаб, пусть ознакомятся все, в особенности Лукошин и Романцев, оба не различают США и Юсу, им вообще бы всю Америку смести на фиг, не обращая внимания на то, что Америка – это еще и Канада, и Мексика, и Бразилия, и еще два десятка стран… Хотя, конечно, если смести с лица Земли всех латиносов – не жалко, от них все равно никакой пользы: ни работать, ни учиться не хотят, то же самое, что и негры…

Кстати, Джеймс постоянно публикует на своем сайте и во всех газетах, где удается проскользнуть между молотом и наковальней политкорректности, что, по данным статистики, негров и латиносов не только в научно-исследовательских центрах нет, что-то не видно их и в аудиториях университетов, зато на бейсбольных площадках готовы и ночевать с мячом в обнимку, а ведь цивилизация двигается все-таки учеными, а не игроками в футбол.

На него трижды покушались, ребята из партии несут круглосуточную охрану вокруг его дома и в самом офисе Консервативной партии. Никогда бы не подумал, что националисту в Штатах жить труднее, чем в России! На меня, во всяком случае, еще ни одного покушения, тьфу-тьфу, только время от времени демонстрации перед зданием, да еще на все наши митинги и шествия тут же являются отряды очень бдительных ребят из совсем не правительственных организаций, но оснащенных и вооруженных по самому последнему слову техники, что не всем службам ФСБ по карману.

А вот отдельная статья, где Джеймс убедительно и едко доказывает, как деградирует западная цивилизация, в частности США, в капкане политкорректности. Та-а-ак, дальше требования запрета, чисток, повышения планок, а вот и требование повысить престиж ученых, изобретателей, допустить их до планирования жизни современного общества…

Я хмыкнул, так тебя политики и допустят, да они скорее негра-бейсболиста введут в правительство, чтобы все видели политкорректность строя, а также пару трансвеститов с куриными мозгами, но ученые – люди умные, должны понять эти необходимые меры, общество-де нуждается в мирном сосуществовании, пусть все будет тихо, совсем тихо, еще тише, ну как на старом загнивающем болоте или заброшенном клад­бище…

Не выдержал, набрал номер, а когда засветился экран, сказал с ходу:

– Поздравляю, Джеймс!

Он спросил настороженно:

– С чем?

– Ты будешь смеяться, – ответил я, – но я тоже возглавляю одну из оппозиционных правительству партий. Что это с нами случилось, Джеймс? Почему мы, не самые тупые из ученых, ушли в политику?

Он ответил живо:

– Я не ушел! Я по-прежнему возглавляю кафедру. Просто страна все больше увязает в этой гребаной политкорректности. Совершенно забыт дух индивидуализма, который и сделал Америку сильной!.. Я не выношу, когда мне в приказном порядке навязывают сверху негров в коллектив. Не потому, что я расист, а потому, что они ни хрена не умеют делать и, представь себе, не хотят!.. А глядя на них, и другие начи­нают…

Он умолк, глядя на меня выжидательно, не слишком ли много сказал, я кивнул,

– Джеймс, я думал, это только наше, чисто русское!.. Ну, когда каждый старается не перетрудиться, мол, что я за того козла работать буду?.. Паршиво, конечно. С другой стороны, я не ожидал, что политкорректность – такая серьезная оппозиция.

Он отмахнулся.

– Шутишь?

– Разве нет? Ты – крупный ученый…

– Но не политик, – ответил он с горечью. – И моя партия – это курьез. Общество вязальщиц на спицах куда влиятельнее. Да и что такое ученый, пусть даже самый крупный, в современном обществе? Куда мельче провинциального комика или диджея. Но что-то же делать надо? Нельзя же вот так смотреть, как толпа слепцов идет к пропасти?

– Нельзя, – согласился я после тяжелой паузы.

Утром я все с той же привычной осторожностью вступил в лифт, стараясь не наступить на кучу дерьма и ворох грязных бумаг в углу, под ними может оказаться куча дерьма еще больше, тремя этажами ниже лифт остановился, я очень-очень осторожно подвинулся, давая место. Мужик вошел, сразу же отвернулся к двери, чтоб меня не замечать и выйти первым. Выйти первым из лифта – это как бы первым подойти к кормушке, у русских означает что-то вроде более высокого статуса.

В подъезде две бабы разговаривают с консьержкой, загородив ее толстыми жопами, так что та не видит, кто входит в широко распахнутую дверь. Еще один мужик в костюме за пару тысяч долларов, с ролексом и перстнями одной рукой перебирает на столе бесплатные газеты, в другой – банка пива. Когда вышел из подъезда одновременно с нами, лихо швырнул банку в стену.

Я смерил его взглядом, сказал сдержанно:

– Мусорный ящик в двух шагах. Неужели трудно бросить туда?

Жлоб отмахнулся.

– Здесь уборщица.

Я поинтересовался:

– А вы за нее платите?

Жлоб нагло усмехнулся:

– Но вы же платите!

Я пошел дальше как оплеванный, весь кипел от бешенства. Будь я постарше, уже принимал бы валидол. У нас элитный дом бизнес-класса, но треть жильцов не платят даже за консьержку. Не потому, что бедные, а нравится нарушать закон или, скажем, законы общежития, общепринятые правила. Тешит безнаказанность. Их дети размалевывают стены матерной бранью, рисуют непристойные картинки, ломают телефонные будки, гадят в лифтах. Просто так. Чтобы было нагажено. Чтобы жильцы или гости вошли в такой лифт и вляпались. Или хотя бы вынуждены были терпеть вонь, пока медлительный лифт ползет на нужный этаж. И ужасались при мысли, что лифт застрянет…

До сих пор в стране нет эффективного механизма, чтобы заставить платить, вот и не платят. А я размечтался, что у нас будут штрафовать за выброшенный из окна автомашины огрызок яблока! При всех восторгах насчет западной демократии как-то стыдливо умалчивают, что в Штатах не просто существует смертная казнь, которой нет у нас, у них там сажают на электрический стул, травят газом, душат, вводят смертельные инъекции, а те, кому повезло, получают по триста-четыреста лет каторги без права снижения срока. При таких законах все эти жлобы мгновенно стали бы добропорядочными. И детей приучили бы к вежливости и прочим атрибутам цивилизованного образа жизни в обществе.

Юлия ласково улыбнулась, я ощутил, как ожесточившееся сердце слегка смягчилось. Кто-то говорил, что, если хотите узнать, что на самом деле думает женщина, смотрите на нее, но не слушайте. Я смотрел долго, она даже забеспокоилась, я видел, как попыталась украдкой оглядеть себя, что же в ней не так, а когда я уйду, обязательно посмотрит в зеркальце.

– Доброе утро, Юлия, – сказал я. Неожиданно для себя добавил: – Увидел вас, теперь чувствую, что оно будет добрым.