Барбикен и его коллеги находились на соседнем холмике. Перед ними стояла пушка, которая должна была выстрелить по сигналу главного инженера.
Незадолго до полудня показались первые капли жидкого чугуна; понемногу стали наполняться приемники; наконец весь чугун расплавился; но надо было дать ему немного отстояться, чтобы посторонние примеси всплыли на поверхность.
Пробило двенадцать. Внезапно блеснуло желтое пламя, и раздался звук пушечного выстрела. В тот же миг раскрылись 1200 сточных отверстий, и из них сразу выползли 1200 огненных змей, извиваясь сверкающими кольцами. Они быстро достигли краев шахты и ринулись в нее с ужасающим грохотом и гулом на глубину 900 футов. Это было великолепное, захватывающее зрелище. Земля дрожала; над шахтой заклубились вихри дыма, ибо раскаленный металл мгновенно испарил влагу, скопившуюся на внутренних стенках пушечного канала и на стенах шахты, и пар вырвался наружу через отдушины в каменной кладке. Он устремился вверх густыми спиралями и поднялся на высоту пятисот туазов. Индейцы, блуждавшие по степи вдалеке от Стонэхилла, могли подумать, что во Флориде появился новый вулкан, а между тем тут не было ни извержения, ни смерча, ни грозы, ни борьбы стихий – ни одного из тех явлений природы, которые устрашают человека. Нет! Эта масса красных паров, это гигантское пламя, вырвавшееся, точно из кратера, дрожание почвы, похожее на подземные толчки при землетрясении, невообразимый шум, подобный реву урагана, – все было делом человеческих рук; человек вырыл пропасть и низвергал в нее целую Ниагару расплавленного металла!
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. Колумбиада
Удалась ли отливка колумбиады? Об этом пока можно было только строить предположения. Правда, все говорило за успех: форма колумбиады поглотила целиком весь выплавленный в печах чугун. Однако не скоро еще удалось непосредственно проверить качество отливки.
Действительно, когда майор Родмен отлил свою пушку в 160 тысяч фунтов весом, пришлось ждать пятнадцать суток, пока орудие окончательно остынет.
Сколько же времени будет скрыта от взоров своих поклонников гигантская колумбиада, окутанная тучей паров? Как долго будет продолжаться ее остывание? Это невозможно было вычислить.
Терпение членов «Пушечного клуба» подвергалось жестокому испытанию. Но ничего нельзя было поделать. Самоотверженный Мастон едва не изжарился живьем, подбежав слишком близко к шахте. Спустя две недели после отливки над шахтой еще клубился огромный столб дыма, и почва жгла ноги на расстоянии двухсот шагов от вершины Стонзхилла.
Дни шли за днями, неделя следовала за другой, и все еще нельзя было подойти к шахте. Не было никакой возможности ускорить остывание огромного чугунного цилиндра. Оставалось только ждать, и члены «Пушечного клуба» не находили себе места от нетерпения.
– Сегодня уже десятое августа, – сказал однажды утром Мастон. – До первого декабря остается меньше четырех месяцев! А предстоит еще вынуть форму из колумбиады, калибровать и зарядить пушку. Не успеем к сроку. К пушке нельзя даже приблизиться! Неужели так-таки она никогда и не остынет? Это была бы жестокая шутка!
Напрасно друзья старались успокоить нетерпеливого секретаря. Барбикен молчал, стараясь скрыть кипевшую в нем досаду. Каково было для человека, привыкшего к энергичной деятельности, видеть перед собой препятствие, преодолеть которое могло только время! А время в данном случае являлось самым опасным врагом, от которого приходилось быть в полной зависимости.
Между тем в результате регулярных ежедневных наблюдений были обнаружены некоторые перемены в состоянии почвы. К 15 августа пары стали заметно слабее н значительно реже. Несколько дней спустя почва начала выделять лишь легкий туман – последнее предсмертное дыхание чудовища в его каменной гробнице. Постепенно прекратились сотрясения и гул; непрерывно суживалось кольцо раскаленной почвы вокруг шахты. Мало-помалу смельчаки стали приближаться к шахте. За первые сутки можно было продвинуться на два туаза, через сутки – почти на четыре, и, наконец, 22 августа Барбикен, его коллеги и Мерчисон могли уже встать на край чугунного кольца, сравнявшийся с поверхностью вершины Стонзхилла.
Без сомнения, это было на редкость здоровое место, ибо там не грозила опасность застудить ноги.
– Наконец-то! – воскликнул председатель «Пушечного клуба» со вздохом облегчения.
В тот же день работы возобновились.
Немедленно же начали очищать канал колумбиады, извлекая из него внутреннюю форму. Без устали работали ломом, киркой и сверлильными машинами. Спекшиеся при высокой температуре глина и песок приобрели чрезвычайную твердость. Но с помощью машин удалось удалить весь этот окаменевший состав, еще не остывший возле чугунных стенок. Отколотые куски тотчас же сваливали в подвесные бадьи, которые поднимались наверх паровой лебедкой. Работа кипела, Барбикен усиленно поддерживал в рабочих пыл, пуская в ход весьма веские аргументы в виде долларов, – и уже к 3 сентября от внутренней формы не оставалось и следа.
Вслед за этим началось калибрование пушки.
Были установлены фрезерные машины, которые принялись счищать шероховатую кору, покрывающую поверхность чугуна. Несколько недель спустя внутренняя поверхность гигантской трубы приобрела идеально правильную цилиндрическую форму, и внутренний канал орудия был превосходно отполирован.
Наконец, 22 сентября, то есть меньше чем через год после знаменитого доклада Барбикена, колоссальная пушка, тщательно калиброванная и установленная в вертикальном положении при помощи самых точных инструментов, была в боевой готовности. Оставалось только ждать Луну, но все были уверены, что она не опоздает на свидание.
Радость Мастона была безгранична, и он едва не погиб, неосторожно наклонившись над отверстием пушки, чтобы вглядеться в глубину девятисот футов. Если бы Блемсбери не ухватил его правой рукой, которая, к счастью, уцелела после войны, секретарь «Пушечного клуба», как новый Герострат, нашел бы смерть в бездне колумбиады.
Итак, пушка была готова. Ни у кого не оставалось сомнений в прекрасном выполнении ее отливки. 6 октября вынужден был это признать и капитан Николь, а Барбикен записал две тысячи долларов на приход в свою чековую книжку. Можно себе представить чувства капитана Николя! Говорили, что он заболел от досады и гнева. Оставалось, однако, еще несколько пари – в три, четыре и пять тысяч долларов, и если бы он выиграл хоть два из них, он смог бы еще оказаться в некотором барыше. Но не денежные соображения волновали капитана Николя: его самолюбию нанесла страшный удар удача его соперника в отливке пушки, выстрелы которой, пожалуй, пробили бы броню и в десятки туазов толщиной.