Имортист - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Никитин cтр.№ 62

В инкубаторах массового знания воспитывают одинаковых по мышлению и по методам специалистов. Они все говорят одинаково, по крайней мере – в очень узком диапазоне, иначе и быть не может, только гигантам мысли изредка удается проломить стену и успеть помыслить чуточку незашоренно. С развитием Интернета таких вот, стоящих не в обществе, а как бы вне общества, вне его рамок, будет все больше. Именно эти люди будут определять развитие общества во всех сферах. Масса по инерции еще долго будет называть их недоучками, ехидно указывать, что у них нет диплома о высшем образовании, в то время, как у нее, этой массы, по два диплома на каждого из стада, потом крамольная истина о стоящих вне общества восторжествует и вскоре станет трюизмом: да, конечно, а что, кто-то думал иначе?

Полковник в переднем ряду подвигался, то ли устраивая широкий зад поудобнее, то ли пытался поудобнее расположить геморрой, вскинул руку:

– Господин президент, что насчет угрозы со стороны Китая?

Справа и слева одобрительно зашумели, тоже задвигались, даже подались в мою сторону. Я торопливо подбирал нужные слова. Образование и даже богатый жизненный опыт, что позволяет корректировать глупости, на которые нас толкает высшее образование, все-таки иногда дают досадные промахи. Как вот в данном случае. Когда свой менталитет, свое восприятие ситуации автоматически переносят на окружающее.

Русские только и делали за всю свою историю, что расширялись, захватывали новые просторы, присоединяли к России, и не могут поверить, что китайцы вот уже пять тысяч лет смирно живут в четких границах, которые сами себе установили. Именно сами себе! Ведь никто им не мешал, к примеру, Дальний Восток присоединить к Китаю намного раньше нас, первые русские «открыватели» побывали на Амуре всего сто с небольшим лет назад, а китайцы там охотились и добывали женьшень тысячи лет!

Та же самая вполне понятная взрослому и достаточно образованному человеку ситуация с деторождением. Члены моего правительства достаточно взрослые и образованные, но это уже пример неумения правильно распоряжаться знаниями, вовремя извлекать из памяти нужные факты, сопоставлять, делать выводы.

– У нас есть более насущные угрозы, – ответил я. – О Китае как об угрозе пока что забудьте.

Зачастили дожди, но, к счастью, короткие, летние. В синем небе прямо на глазах возникают облачка, темнеют, наливаются тяжелой чернотой, и вот уже гремит гром, блистают молнии, а крупный дождь хлещет толстыми, как веревки, струями.

Но едва успевает народ разбежаться под укрытия, тучи рассеиваются, снова солнце, а обильные лужи на асфальте чуть ли не кипят, спеша испариться.

Сегодня Тимошенко, самый молодой из нашего Высшего Совета, с утра выглядит подавленным, лицо бледное, под глазами темные круги. Хуже того, смотрит на текст, но душа, я же вижу, далеко, да и мозг, похоже, не воспринимает того, на что смотрит.

Я тихонько отвел в сторону, поинтересовался:

– Что-то с Валентиной случилось? Ты как бомба со взведенным механизмом!

Тимошенко вздрогнул, ответил торопливо и сердито:

– Бомба? Нет, со мной все в порядке.

– А мне показалось…

– Перекрестись, Бравлин, – посоветовал он раздраженно. – И вообще, не твое это дело, понял?

– Показалось, – продолжил я, – что у вас начало складываться снова. Но потом твое ненаглядное сокровище так неожиданно фыркнуло и вильнуло хвостом, как золотая рыбка во глубине вод…

– Да ты поэт, – сказал он еще злее. – То-то, думаю, почему все так западают на имортизм! А оно просто хорошо написано, поэтически!.. Нет, в самом деле, с Валентиной у меня все на том же уровне.

– В смысле, не улучшилось?

– Но и не ухудшилось, – ответил он уже не так бурно. – Она хочет, чтобы все так и продолжалось. Понимаешь? А я… я хочу отношений намного более интимных!

Он с яростью, так несвойственной для его интеллигентнейшего облика, ударил кулаком по столу. В нашу сторону оглянулись было, но тут же опустили головы, а голоса стали громче. Лицо Тимошенко перекосилось, в кротких глазах полыхало пламя. Я сочувствующе промолчал. Прекрасно подходят друг другу по конституции, как теперь говорят, по анатомии и физиологии, по темпераменту и по сексуальному опыту, даже по привычкам, часто трахаются как в постели, так и везде, где вспыхивает искра, будь это на заднем сиденье авто, на садовой лавочке или на улице, но если Валентине этого вполне достаточно, то Тимошенко жаждет более интимной близости, жаждет любви, а Валентина, то ли обожглась раньше, то ли просто трусит, все еще не решается…

– Терпи, – посоветовал я. – Как-то да повернется в нашу сторону. Не может быть, чтобы не повернулось! Ведь мы же правы.

– Если бы, – сказал он горько, – если бы всегда побеждали те, кто прав!

– Теперь будет так, – ответил я.

Он замолчал, посмотрел на мое лицо, вздохнул:

– Эх, Бравлин, ты стал… как из бронзы! Даже не человек вроде…

Я кивнул:

– Иногда и мне так кажется. И тогда мне становится стыдно, что само слово «человек» стало синонимом скота. Когда говорят, что ничего человеческое не чуждо, то почему-то имеют в виду именно скотские жраловку, траханье, трусость, подлость, но никак не жажду сидеть ночами за умными книжками! Если человек только скот, то я лучше буду скучным, но правильным. И успею через полста лет скучно ступить на Марс, чем через десяток весело умереть от шестого инфаркта, вызванного перееданием в алкогольном синдроме.

Он вяло отмахнулся:

– Да ладно тебе… Я тоже могу, сам знаешь, часами про высокое и вечное часами, аки тетерев нестреляный… Да только жизнь, она, стерва, идет себе да идет…

Мы оглянулись, от круглого стола нарастали голоса, а Потемкин откинулся всем корпусом, руки уперлись в края, выпрямился и сказал несколько высокомерно:

– Батенька, только не надо нам про демократию! На самом деле все было не так, как вовремя сумели переврать средневековые вольтеры. Даже в раздемократичненой Греции, даже Элладе, простите за грубое слово, при всей ее демократии правила все-таки аристократия. Всегда!

– Но простите, – вякнул рядом тишайший Атасов.

– А вот не прощу, – громыхнул Потемкин злорадно. – Хоть на коленях просите!.. В самой Спарте на две тысячи спартанцев, а если считать с детьми и бабами, то на семь тысяч, приходилось шестьдесят тысяч периэков и двести тысяч илотов! Как вам такая демократия, когда право голоса имели только спартанцы?

– Но это спартанцы, – возразил Атасов, – это же фашисты, а вот в Афинах…

Потемкин покачал головой, прервал бесцеремонно, Атасова все прерывали, у него вид такой, будто сам умоляет, чтобы его прервали: