Девушка с синими гортензиями - читать онлайн книгу. Автор: Валерия Вербинина cтр.№ 30

– Вручить адресату. Нет?

– Там не было фамилии, только имя. Мы не знали, о ком идет речь.

– Какое имя?

– Не помню. На «р»… или на «л»… нет, не то. Простое какое-то имя… Забыла. Сначала мы с Леопольдом хотели уничтожить письмо, но потом… потом решили похоронить его с Жинеттой, так было справедливее. Жюли пришла в себя, и мы запечатали конверт, завернули его в любимый шарф Жинетты и зашили в платье, возле сердца. Я-то шью неважно, в отличие от Жюли…

– Если письмо было в незапечатанном конверте, – медленно проговорила Амалия, – как по-вашему, Рейнольдс мог его прочесть? Еще до того, как Эттингер обнаружил конверт?

Ева посмотрела на нее расширившимися глазами и ахнула.

– Вы хотите сказать… Ну конечно! Вот от чего он впал в ярость и мог ее убить! Жозеф влез в окно, увидел письмо, прочел его, тут появилась Жинетта… Боже мой!

– Тогда почему он не уничтожил послание?

– А зачем? После смерти письмо любовнику бросало тень на неверную жену и при самом скверном обороте дела давало мужу шанс оправдаться. Впрочем, он сделал все, чтобы замять его. Эттингер мне потом сказал, что отправлял от его имени телеграммы чуть ли не дюжине министров и послов.

– И после этого вы по-прежнему склонны считать художника порядочным человеком?

– Ну да, – кивнула Ева. – Леопольд наполовину немец, наполовину бельгиец, очень кроткий, очень порядочный, без тени таланта, но трудолюбивый. Ему было трудно представить, что человек, которого он знал, убил жену. Эттингер поверил Рейнольдсу, потому что сам не способен ни на что подобное. Рейнольдс же говорил, что поскорее хочет вернуться во Францию и заняться похоронами, потому и делает все, чтобы следствие закончилось как можно скорее. Мы делали вид, что верили. Но Буайе в те дни стал пить как лошадь, Жюли боялась поднять глаза, а Шарль… По-моему, тогда он впервые стал относиться ко мне по-человечески. Ведь понял же, что я не просто так залезала на окно. Только старику Неверу все было нипочем, он по-прежнему ел с аппетитом и отпускал свои плоские шуточки.

– Скажите, как по-вашему, Рейнольдс не зря опасался следствия? – спросила баронесса. – Полицейским удалось что-нибудь обнаружить?

– Не знаю, – беспомощно ответила Ева. – Они говорили между собой по-немецки, а с нами на приличном французском, но с акцентом. Правда, меня и Шарля почти не допрашивали, потому что, когда все случилось, мы находились у себя в каюте. Но я бы не удивилась, если бы тот немецкий следователь что-то нашел. Он был… ну… очень дотошный.

– Вы присутствовали на похоронах?

– Да. Все еще стояла жара, несколько человек упало в обморок, но я держалась. Я… – Монахиня вздохнула, снова помолчала, но потом решилась: – Я хотела видеть лицо Рейнольдса. Он тоже упал в обморок, когда Жинетту отпевали в маленькой часовне на Пер-Лашез. Гроб везли из дома – Жозеф хотел, чтобы она последний раз побывала у себя… по крайней мере, сказал так. У нее было три собачки, к которым она была очень привязана, и они скулили не переставая… Тогда же, дома, Рейнольдс положил в гроб мешочек с любимыми украшениями жены и свой портрет. Из-за этих украшений потом в склеп забрались воры… Гнусная история!

– Потом одна из газет обвинила мужа актрисы в убийстве, – напомнила Амалия. – Был суд по делу о клевете, но вы на него не явились…

– Да, не хотела участвовать в этом фарсе, – с раздражением пояснила Ева. – Я придумала себе гастроли за границей, в Бельгии, и сбежала. Потом, когда меня приглашали на какие-то вечера, я всегда запрашивала список гостей, и если Рейнольдс в нем значился, не ходила туда. Впрочем, он быстро утешился – нашел актрису, которая внешне была почти копией Жинетты, но этакой тяжеловесной, классической копией. Без ее живости, без озорства, без обаяния. Ей он завещал все свои деньги. А умер внезапно в 1914-м. Куча народу и три безутешных вдовы пытались оспорить завещание. Но куда там! Они ничего не получили. Впрочем, им все равно было лучше, чем Жинетте. Знаете, при жизни она была предметом восхищения, о ней писали только в приподнятом тоне, а потом… Потом она уже стала только «бедняжка Лантельм», а вскоре о ней и вовсе забыли.

– Но не вы, – усмехнулась едва заметно баронесса.

– Нет, не я. Только сегодня снова видела ее во сне. Поэтому ваш приход меня не удивил. Я… я молюсь за нее, за ее бедную душу. Это все, что я могу сделать для нее теперь.

– Можно еще вопрос? Вы вправе не отвечать, если хотите…

Ева вскинула на нее свои большие черные глаза.

– Почему вы ушли в монастырь?

– Это не имеет никакого отношения к вашему расследованию, – устало ответила бывшая актриса. – Никакого.

– Тогда тем более ответьте. – Амалия закрыла блокнот и внимательно посмотрела на собеседницу. – Или вы думаете, что я не пойму?

– Не знаю… – растерянно обронила Ева. – Просто… просто мне нелегко об этом говорить. Когда я думаю, какой грешницей была и кем стала…

И, едва она произнесла последние слова, ей почудилось, что монастырь, гора, дерево, скамейка и даже баронесса Корф с ее пытливым взглядом – все куда-то исчезло. Была только Ева в пальто, отороченном мехом, с муфтой в руках, ее машина и ее шофер.

– Мартен!

Шофер, кряжистый мужчина лет сорока с пышными усами, в фуражке и черной униформе, только что вышел из машины, чтобы посмотреть, почему они застряли на набережной. Он вернулся на место с озадаченным видом.

– Что там, Мартен? – спросила Ева.

– Похоже, что-то с мотором, мадемуазель Ларжильер, – ответил шофер.

– О! – сердито вырвалось у Евы. – Ну так чините!

Она отвернулась и стала смотреть в окно. Мимо лениво ползли, объезжая их машину, редкие автомобили. Подошел полицейский, осведомился у шофера о причине, по которой они тут стоят. Услышав, кому принадлежит машина, ажан уважительно посмотрел в сторону хозяйки. (Ева все видела, делая вид, что ничего не замечает.) Прошло еще несколько минут.

– Мы поедем или нет? – недовольно спросила Ева, когда шофер вернулся и стал что-то искать в ящике с инструментами.

– Я пытался все исправить, но мне не хватает одного инструмента, – ответил Мартен, словно оправдываясь. – Сейчас, когда война, вообще ничего купить невозможно.

Ева мрачно посмотрела на него и стала выбираться из машины. Шофер, спохватившись, придержал дверцу.

Зеленая Сена лениво текла мимо, впереди мешался с голубыми сумерками темный силуэт статуи короля Генриха. Ева в нетерпении сделала несколько шагов, не зная еще, что делать и к кому обратиться за помощью. И тут заметила медленно ехавшую черную машину, в окне которой мелькнуло знакомое лицо.

– Жюли! Жюли!

Одной рукой стиснув тяжелую муфту, другой – подобрав юбки, Ева бросилась к черной машине. Та остановилась, и Ева, переведя дух, постучала по стеклу, за которым виднелось круглое лицо молодой женщины.