Моя война с 1941 по 1945 - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Фёдоров cтр.№ 98

Мы дали согласие, до полудня уже были дома и завалились спать.

Вечером я попросил Женю добыть через хозяйку пять литров спирта и ночью захватил их с собой на судно.

Мотор уже не барахлил, мы отплыли нормально, но на этот раз нам не так повезло – рыба, а это была скумбрия, задержалась часов до четырнадцати, но наловили мы её много, опять все ящики были заполнены. Когда мы повернули к гавани и мотор запел свою песню, я достал из сумки бутыль со спиртом и обратился к рыбакам:

– Друзья, выпьем русского белого вина!

Все заулыбались и потянулись за кружками. Чтобы показать пример, я налил стакан и выпил, закусив хлебом с маслом. Когда первый рыбак налил кружку, Женя объяснила всем, чтобы пили не вдыхая и сразу, а закусывали маслом.

Как ни странно, но всё прошло хорошо – никто даже не поперхнулся. Но, выпив, каждый таращил глаза, совал в рот масло и, отдышавшись, говорил о чёртовой крепости русского вина.

Все захмелели. Я предложил гнуть руки на столе: руки у меня были сильные, и я гнул всем желающим. Но один рыбак победил меня. Его рука была как железная и на ладонь длиннее моей.

А слегка прихрамывающий бородач вдруг обратился ко мне с такими словами:

– Вот ты, русский, воевал, но не ранен, а я не воевал, а хромаю – подстрелили ногу.

– Где же это тебя немцы подстрелили?

– Да не немцы, а испанцы.

– ?

– Я года три назад за контрабандой ходил, и на границе подстрелили.

– За контрабандой? Это интересно.

– А хочешь – пойдем? Заработаешь.

– Я не о заработке, просто интересно. С удовольствием пойду.

Разговор переводила Женя. При последних моих словах она удивлённо посмотрела на меня и пожала плечами.

– Я иду завтра в ночь, – сказал хромой бородач.

Мы договорились, где встретиться и что брать с собой.

На другой день на велосипедах мы поехали в пограничный город Андай. Он стоит на берегу моря и реки, а с другой её стороны расположен город Ирун – это уже Испания. Граница проходит по реке, и города соединены между собой мостом, на концах которого устроены шлагбаумы и установлены будки для часовых.

Перекусив в кафе, мы с рыбаком отправились вверх по реке, неся что-то в рюкзаках, а Женя и Крестьон, сопровождавшие нас, уехали обратно в Сен-Жан-де-Люз.

Я взял с собой документы и пистолет.

Шагали мы известными рыбаку тропками, он впереди. Остановились, перекусили и стали дожидаться темноты.

Когда стемнело, пошли к реке. Бурную речку пересекли вброд и оказались на земле Испании.

– Шагай осторожно, тихо, – шепнул рыбак и протянул мне руку.

Долго шли, продираясь через кусты. Рыбак шагал по знакомой ему тропке. Потом мы вышли на дорогу и пошли по обочине. Наконец добрались до цели. Показался огонек и тёмные громады строений.

Вошли в харчевню. Сонный бородатый мужик убирает посуду. Посетителей нет. Поздоровались. Мой рыбак заговорил на непонятном языке. Чувствую, что начали говорить обо мне. Хозяин уставился на меня и спросил

– Власовист?

– No, партизан.

На лице недоверие, тогда я рискнул и вынул документы.

Хозяин прочёл. Улыбка осветила его лицо. Он вернул документы и спросил:

– Что пить будем?

– Коньяк.

– Хорошо.

Он ушёл и вернулся с пыльной бутылкой.

– Первый раз вижу русского коммуниста!

Мы выпили за встречу, потом за победу над фашизмом, дальше пошло за Сталина, за де Голля, а когда я поднял тост за Хосе Диаса, то хозяин харчевни сказал:

– Хосе Диас умер. В Москве умер.

Вот где я узнал о смерти вождя испанской компартии – в гнезде контрабандистов!

Мой напарник о чём-то поговорил с хозяином и предложил пойти на покой. Я очень хотел спать – бессонная ночь, усталость, немного алкоголя, но спать в доме опасался. Предложил устроиться на сене, которое лежало недалеко от дома под небольшим навесом. Француз тоже решил спать там. Хозяин выдал одеяла, и мы ушли. Я долго не мог заснуть, но потом сон сморил меня, и я проспал до сумерек.

Разбудил нас хозяин. Мы умылись и зашли в харчевню. В ней произошли изменения – столы, залитые, как я видел утром, вином и заваленные остатками пищи, были застелены скатертями и сервированы чистыми тарелками, вилками, ножами и кружками. Пол был вымыт.

Француз сказал, что хозяин устраивает банкет в честь русского коммуниста, и что скоро прибудут гости из соседней деревушки.

Они собрались часа через полтора, когда стало совсем темно. Пришли молодые парни и девушки, принесли бубны, гитары, кастаньеты.

Хозяин усадил всех за стол и произнёс тост в мою честь. Потом началось веселье. Впервые я видел испанские и баскские танцы (ведь я был в Стране басков), впервые услышал щёлканье кастаньет. Веселились часа четыре. Выпив изрядно, я тоже пустился в пляс, потом пил с девушками на брудершафт, что мне очень понравилось.

В полночь мы двинулись обратно. Тяжёлый мешок шерсти отягощал мою спину. Мы шли обливаясь потом, хотя было прохладно. Дошли без приключений.

Я «заработал» себе серой шерсти на свитер, который мне связала в Париже Женя и послала в Сен-Жан-де-Люз для вышивки. Получил его, когда она приехала в Москву. Серый свитер с голубой затейливой вышивкой.

Уезжали мы в Париж с четырьмя ящиками рыбы – два ящика свежих и два ящика солёных сардин. От рыбы, конечно, пахло, и, когда мы с Женей заснули, соседи по купе вынесли ящики в коридор. Утром появился контролёр и за провоз рыбы, к большому удовольствию соседей по купе, хотел взять штраф, но, увидев мои партизанские документы, отстал и даже помог мне внести ящики обратно в купе (теперь уже к большому неудовольствию соседей).

Париж жил на карточном пайке, поэтому наша рыба (около 40 килограммов) пришлась как нельзя кстати родным и знакомым, в том числе корниловскому капитану с его красавицей-женой.

По приезде в Париж я узнал, что началась репатриация советских людей на родину. Услышал и о том, как встречают власти и КГБ репатриантов – допросы, лагеря, тюрьмы, ссылки и даже расстрелы.

Мне это стало известно не из французской печати (она об этом в то время не писала), не от «агитаторов», засылаемых союзниками, – нет. Обо всём этом я узнал от двух молодых парней, вернувшихся в Россию и сумевших удрать оттуда на Запад. Им нельзя было не верить, ибо они не афишировали себя, о своих приключениях предпочитали молчать, а мне рассказали в компании за хорошим столом. Их рассказы не произвели на меня особого впечатления, скорее наоборот, заставили меня поторопиться с отъездом, да и их я убеждал вновь поехать на родину.

Медлить я не мог: терзала тоска, делала меня на чужбине беспомощным, и даже большая любовь не могла нейтрализовать эту тоску.