Я - сингуляр - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Никитин cтр.№ 103

– Мне кажется, – заметила она осторожно, – ты не совсем… принял это?

– Рубцова?

– Нет, что папа говорил.

– А, про зэков… Честно говоря, я бы зэков и близко не подпускал к университетам. Паршивая овца все стадо портит.

– Славик! Есть случаи, когда их перевоспитывали.

– Ну да, а за это время они человек двадцать приучили к наркотикам. И вообще пропитали зэковской романтикой всю общагу!

– Ты считаешь, что современная гуманность и благотворительные фонды…

Я развел руками.

– Габриэлла, нищим всегда подавали. А до революции купцы делали такие пожертвования, что большевики на те деньги вооружились до зубов!.. Нищим подавали в Средневековье, в Риме, Египте… так что христианское милосердие ни при чем. Мир меняли не благотворительные фонды, а люди очень неразборчивые и совсем не гуманные.

Он?? смотрела с ужасом.

– Слава!

В ее голосе звучало предостережение. Я пожал плечами.

– Габриэлла, я поддакивал твоим родителям, но ты ведь не они, ты меня поймешь. На самом деле мир не таков, каким его рисуют в этих… благотворительных. Не знаю даже, зачем эти благотворительные акции… Дымовые завесы?

Она рассердилась, сердито сверкала глазами. Я кое-как уговорил покинуть собрание, мы уже отметились, показались, этого достаточно. А родители пусть общаются с Игорем Арнольдовичем, он очень приятный молодой мужчина. Даже приятный во всех отношениях, как говаривал автор «Мертвых душ», на что-то уже тогда намекая.

Движение в районе Ногина плотное, я машину вел осторожно в сплошном потоке сверкающих машин. Габриэлла сердито молчала, я старался убедить себя, что забота о падших, как говорили в старину, то есть обо всех этих наркоманах, уголовниках и прочих футбольных фанатах, – проявление высокой культуры и развитости общества. Я и не спорил вообще-то. Это проявление культуры и развитости их общества, того самого, что останется по ту сторону Перехода.

К сожалению, хотя о чем тут жалеть, это общество уже невозможно реорганизовать. Нельзя даже надстроить, тем более – превратить во что-то развитое. Оно само загнало себя в ловушку гуманитарности и теперь обречено все больше разрушать себя. У него только одна дорога: становиться гуманнее, расширять сферу охвата гуманностью все большего поля деятельности и все больше наркоманов и зэков тащить в культуру, давать им образование, кормить и лечить бесплатно, повышать социальные пособия…

Когда-то будет достигнут предел, и все полетит к черту, но это будет уже не наша проблема. Мы окажемся по ту сторону Перехода, а сингулярам нет дела до того, как там живут мокрицы, уховертки и прочие многоножки.

Габриэлла сердито задвигалась, повернула ко мне голову.

– Ты куда едешь?

– Ко мне.

– С какой стати? – спросила она. – Мне некогда.

– Вечер закончился, – сказал я, – занятий никаких нет… Габриэлла, ты просто дуешься на меня. Перестань.

– Нет, – отрезала она. – Отвези меня домой.

– Едем ко мне.

– Нет! – ответила она, повысив голос. – Или высади меня здесь!

– Не высажу, – ответил я, тоже повышая голос. – Габриэлла, перестань… Заедем ко мне, я тебе кое-что покажу.

– Что?

– Ты этого еще не видела, – ответил я загадочно.

Она сердито смотрела прямо перед собой, в ее глазах быстро сменялись огни фонарей, цветные полосы реклам, коротко и резко вспыхивали фары встречных машин.

Габриэлла, стучало в моей груди сладко и нежно, самая реакционная сила – не пьяненькие слесари и домохозяйки, как мы говорим привычно, а русская интеллигенция. Нынешняя русская интеллигенция. Особенность нашей интеллигенции в том, что ею автоматически считаешься, получив диплом о высшем образовании. Ну, как раньше достаточно было купить шляпу и надеть очки.

Домохозяйки и слесари, хотя и считают, что знают, как повысить ВВП, обрушить доллар и установить мир во всем мире, легко меняют взгляды, а вот интеллигенция, гордая, что – интеллигенция, претендует не только на неподсудность власти, обществу и морали, в то время как себя считает не только вправе всех и вся судить, но требует себе ведущую и направляющую роль в мире. Именно российская, так как сама себя убедила, что самая духовная и нравственная. Как же, на Западе Достоевского читали! Этого достаточно, этот довод слышу со всех сторон со дня рождения.

Но если на Западе, да и на Востоке, интеллигенция – это те, кого бабушки и дедушки своим примером воспитали жить по высоким нравственным устоям их семьи и общества, то у нас это те же слесари и домохозяйки, всего лишь получившие дипломы о высшем образовании. И потому у них такой апломб, самомнение и страсть учить и поучать, какой нет у ста тысяч слесарей.

Нашу интеллигенцию хрен чему-то научишь и хрен сдвинешь с ее кочки. Слушать никого не слушает, так как слушать должны только ее, переубедить наших интелей невозможно. И что бы ей ни говорили, все равно будут смотреть свысока: высший суд – российская интеллигенция.

Ну как те бабки на лавочке у подъезда.

Припарковав машину, попытался успеть открыть дверцу перед Габриэллой, но та не удостоила такой милости: выскочила сама, яркая и божественно прекрасная даже в тусклом свете окон дома.

Небо черное и холодное, как угольная яма зимой, в черноте болезненно остро сверкают кристаллы звезд, почему-то сейчас представившиеся как очень далекие айсберги. И хотя умом знаю, что это раскаленные шары плазмы, но все равно сейчас видел только куски льда, усеявшие небосвод.

– Позволь…

Но даже локоть отдернула от моей ладони. Я торопливо забежал вперед и суетливо приложил магнитный ключ к замку. Габриэлла упорно смотрела перед собой, не давая поймать ее взгляд.

В лифте я пытался встать так, чтобы она оказалась ко мне лицом, но Габриэлла протиснулась к двери, а схватить ее в объятия, как раньше, почему-то не посмел.

На площадке, пока я открывал замки, упорно смотрела в стену. Я зашел следом, чувствую себя, как побитый ногами, спросил заискивающе:

– Кофе?

Она кивнула:

– Да, кофе.

Ее портрет на прежнем месте, плюс добавились еще два: эти снимки я делал еще тщательнее, настоящим фотоаппаратом, ничего не дорисовывал. Но, кроме ее портретов, пейзажи Марса, лун Юпитера и Сатурна, а также снимки галактик, туманностей и квазагов, которых все больше и больше, из прихожей перебираются в комнату и даже на кухню.

А также портреты ФМ-2030, Кеплера, Гершеля, Эттингера и Дрекслера. Габриэлла остановилась перед ними, я из кухни видел, как морщит лоб, стараясь узнать в них великих Хойла или Хаббла, Тьюринга или хотя бы Максутова.