– Прошла, прошла минута! А, плевать, даже интересно. Но эти бумажонки ты не получишь! Уж извини!
Он смотрел на нее с мстительной издевкой, наслаждаясь ее бессилием.
Анна протянула к нему руки жестом, подсказанным древней попыткой умолить, спасти последнее. Андрей, словно бы разжалобившись, шагнул к ней, но тут же с жестким рубленым смехом отдернул руку. Анна, всхлипнув, бросилась на него. Она даже успела ухватить уголок рукописи, и верхний развернувшийся лист резанул ее по пальцу с бритвенной остротой.
Андрей, хрипло и бессмысленно вскрикивая, отскочил вбок. Длинными прыжками, нескладно выбрасывая голенастые ноги, помчался по комнате. Упал и запел пружинами высокий стул. Анна, изловчившись, ухватила Андрея сзади за свитер, но не удержала. Андрей одним махом вскочил на низкий подоконник.
Анна увидела, как остро оттопыривается карман его брюк, свободно висящих на бедрах.
Кристалл! Но это лишь на мгновение отвлекло ее внимание. Она тут же снова потянулась к рукописи.
– На, на, хочешь? На! Бери! – с издевкой прошипел Андрей, приманивая, дразня ее и тут же отдергивая руку. Ничего живого не осталось в остановившемся известковом лице, теплая игра жизни покинула его.
– Дай! – уже ничего не боясь, не пытаясь понять, что происходит, крикнула Анна. Она видела только Сашину рукопись, повисшую в воздухе, в заманчивой, доступной близости, на уровне своего лица. И в тот момент, когда она уже чуть было не выхватила листы из дразнящей руки, он, движением звериным и гибким, перескочил с подоконника на гулкие доски лесов. И, продолжая это движение, одним махом перекинул рукопись через плечо и швырнул ее в воздух. Все наполнилось стаей вразнобой порхающих серых теней от разметавшихся листов бумаги, подхваченных потоками ветра, открывшего свои невидимые пути.
Но, не рассчитав силу рывка, не удержавшись, Андрей вдруг запрокинулся навзничь, хлебнул воздух пустыми руками, пытаясь за что-нибудь ухватиться, вскрикнул и рухнул вниз.
Анна вся сжалась. Обжигая, забилось кипящее сердце. И через мгновение она услышала мокрый удар об асфальт живого и мягкого тела.
– Зинка! Зинка! – послышался обезумевший крик откуда-то сверху и очень близко. – Зинка! Псих какой-то упал!
Анна перегнулась через подоконник, ухватилась за доски. Кто-то, не умолкая, визжал на одной ноте где-то совсем рядом. Анна увидела неподвижное тело Андрея. Вокруг головы алел неровный подтек. Кровь!
Маленькие укороченные человечки со всех сторон бежали к плоскому телу Андрея.
Анна не помнила, как сползла с подоконника. Запнулась об упавший стул, сама не зная зачем, подняла его и подвинула к столу. И вдруг, спохватившись, опрометью бросилась на лестницу. На третьем этаже кусок фанеры был отодран. Отогнула фанеру. Ей открылся угол двора. Зеленый повядший мыс газона. Она не увидела Андрея. Ей показалось, из асфальта высоко торчит только одна рука с неподвижными пальцами.
На втором этаже в фанере разломом горела узкая щель. Анна жадно приникла к ней глазом, но мало что смогла разглядеть. Тела не было. В асфальте чернела пустая яма, выбоина, от нее ветвились серые трещины. Столб пыли качался над ней, и ветер лепил из него очертания непомерно высокой и гнущейся фигуры.
Его унесли… Разве их так быстро уносят? Ей послышался стук захлопнувшейся дверцы и шорох отъезжающей машины.
Она не помнила, как выбежала во двор. Толпа, густо гудя, свилась кольцом. Анна ничего не могла увидеть. Она попробовала протиснуться, но сдавленные тела выталкивали, не пропускали ее. Что-то холодное и мокрое прижалось к ее ноге. Это был расклешенный рыбий хвост, торчащий из чьей-то сумки.
– Пустите же… – прошептала Анна. Видно, особое напряжение слышалось в ее голосе, потому что женщина с рыбьим хвостом и мужчина с широкими плечами расступились и пропустили ее.
Анна увидела на асфальте пятно крови. Оно шевелилось, как живое, очертаниями напоминая морскую звезду. Концы его укорачивались. Пятно съежилось и вдруг исчезло совсем.
– И нету, – разочарованно протянул кто-то.
– Красивая, – вздохнула женщина, обмахиваясь рыбьим хвостом. – Как закричит: «Такси! Такси!» И тут же ей такси подкатило. Я думала, помер. А она его – в такси и увезла.
– Куда помер? До такси сам дошел, – сердито сказал мужчина с вислыми плечами.
– Сам, сам! – передразнила его рыбная женщина. – Эта, в джинсах, его, извиняюсь, как мешок волокла. Не помер, так к вечеру точно помрет. С пятого-то этажа.
– Какая в джинсах? Это шофер в джинсах. А она в платье! – с напором возразил мужчина. – Говорит: на Пятницкую меня вези, где модное ателье.
– На платье вроде узор, – кто-то из любопытствующих попытался всунуться в разговор. – На Пятницкую поехали. Не бойся, говорит, я салон не измажу. А если где накапаю – заплачу. При деньгах, значит.
– Такие всегда при деньгах!
– Смотрю – одноглазая. Второй глаз куда девала?
– Я вот что скажу! – Женщина с угрозой махнула оттаявшим рыбьим хвостом. – Лучше бы уж помер, чем с инвалидом всю жизнь потом маяться.
– Во рассуждение! – обиделся плечистый. – Уж ни заболеть, ни выпить в своем доме нельзя.
– Значит, жив? – вопросительно прошептала Анна.
– Куда лезешь, чумазая? – замахнулась рыбиной женщина на молоденькую маляршу в леопардовых сапогах.
– Да провалился он, я сама дыру видела, – неуверенно сказала малярша. – Он на пятом жил. У него всегда вино шикарное. Угощал. Пейте сколько хотите. А бутылка как с помойки. В пыли, в паутине. А он говорил: «Это старинное…»
Толпа как-то быстро распалась, двор опустел.
Анна оглянулась. На ветках пыльной липы повисло несколько белых клочков. Один отливающий серебром листок покачивался на воздушных качелях высоко, почти на уровне крыши и, похоже, не собирался опускаться. На асфальте было разбросано несколько затоптанных мятых листов рукописи.
В песочнице играла девочка в небесно-голубом платье. Ветер поддерживал вокруг ее головы яркий нимб золотых волос. Ловко свернув из белого листа бумажный кулек, девочка осторожной струйкой сыпала в него с ладошки желтый песок.
Глава 29
Странное дело: Анна не узнала этого дома. Даже когда поднималась по серой лестнице, сверяясь с номерами квартир и ее заставил остановиться и принюхаться пышный запах не то жареных пирожков, не то оладий. Только чашка чаю с утра, так что Анна на миг ощутила пустой, тянущий мешочек голода в животе.
Лаптев Георгий Иванович. Сердечный приступ. Тридцать шесть лет. Даже это ни на что ее не навело.
А вот когда дверь ей открыла крепенькая, как утренний грибок, старуха, гладко причесанная, с большим опрятным сухим ртом, окруженным деревянными морщинами, тут Анна вспомнила. Даже имя. Катерина Егоровна. И тот Новый год, застрявший поперек памяти.