Электричка шла мимо темнеющих лугов, часто останавливаясь на маленьких станциях, будто отдыхая. С неба из низких туч вместо дождя пролился ранний сумрак. Деревья переплелись ветвями, то, темнея, надвигались на окно, то отступали.
По лугу шла женщина. Лиловое платье в вечернем воздухе совсем слилось с растерявшей дневную зелень травой. Чуть угадывались, рябили рассыпанные в траве ромашки. Женщина вела за руку ребенка. Плыло, таяло светлое платьице. Но тут им навстречу в доме, выступившем из вечерней зелени, приветно зажегся оранжевый деревенский свет. И в тот же миг Анна стала этой женщиной, а свет в доме зажег Андрей. Маленький прозрачный аквариум на колесах – проехал автобус. Это Андрюша возвращается домой. Анна жадно оглядела длинный приземистый барак, крыльцо, короткие серые занавески на окнах. Пока дом не уплыл назад, Анна успела прожить в нем долгую жизнь. Это она развесила белье на длинной, дугой провисшей веревке, чтоб оно пропиталось запахом вечера и скошенной травы.
Потом Анна облюбовала потемневший расшатанный балкон. Там, облокотившись о некрашеные перила, она прижалась к Андрею, чувствуя живое тепло его плеча и сырость, поднимавшуюся снизу от земли. А позади них, где, расплываясь, чернел дверной проем, там, в глубине, спал в теплом серебре и тихо дышал их ребенок.
А что? Возьму и рожу. Первый будет Андрюша. Хорошо бы близняшки. Андрей и Анна. В каждом окне Анна успевала зажечь свет. Одна жизнь за другой. Множество жизней, без конца.
Электричка жестко остановилась. Окна забили пятиэтажки. В вагон торопливо вошла молодая женщина. Оживленно блестя глазами, она быстро шагнула мимо Анны и плотно привалилась к окну, положила красивые руки в ямочках на раму.
– Приезжай, Клавочка!
– Отойдите вы от вагона, – улыбаясь, кивала женщина. – Вот дураки какие… Мясо привезу. А этот! Да оттащите его!
– Клавочка!
Электричка дернулась. Женщина привстала на цыпочки, гибко высунулась, помахала рукой в широком браслете. Проплыли круглые часы, налитые светящимся соком. Все пропало.
Женщина протяжно вздохнула и неожиданно грузно опустилась на лавку против Анны. Лицо ее угасало, меркло. Оживление, молодость волнами сбегали с него. Женщина широко и долго зевнула. Она шевелилась, оседая, расползаясь по швам. Анна отвела глаза. Теперь за окном была только непроглядная темень, иногда расчерченная огнями.
Андрюша… Позвоню ему из метро. Ужинать без меня не сядет. Может, Лапоть у него? Ничего, Андрюша его сразу спровадит. Мигнет – и нет Лаптя. И нетерпение скорее увидеть Андрея, радость, что впереди долгий вечер, вся ночь, целиком наполнили Анну. Она слепо глядела в окно, и темнота отвечала ей слепым взглядом.
– Букет забыла, – хрипло сказала Анне женщина, с трудом поднимая мягкое растекшееся тело.
Оказывается, приехали.
Глава 8
Анна тихо вошла в квартиру. Сейчас Андрей, как всегда, радостно окликнет ее: «Ты!»
Но ее встретило неподвижное густое молчание. Из передней она заглянула в комнату. Она увидела угол тахты и две ноги Андрея. Так и уснул одетый, только ботинки скинул и один носок. Какая ступня белая и пальцы поджаты, будто холодно ему. Анна на цыпочках тихонько вошла и не смогла сдержать улыбку нежности: устал ждать, устал и уснул. Только почему лицо такое мрачное? Что ему снится?
Накинула халатик и прилегла рядом, боясь разбудить его своим дыханием.
На круглом столике тонко нарезанный сыр и бутылка коньяка. Ждал меня, милый мой, и уснул.
А после дачи и вовсе хочется спать, все-таки, что ни говори, совсем другой воздух.
Сверху плавно опустилось невесомое облачко сна, окутало ее всю, опустилось на веки, храня в туманной глубине покой и тишину.
Анна не заметила, как уснула.
Комната была почти пустой, с голыми стенами, но это почему-то не удивило Анну. Она разглядела кривой гвоздь с обглоданной ржавой шляпкой, вбитый в стену. Тень от гвоздя то укорачивалась, то удлинялась, шевелилась. Гвоздь от этого казался живым. Ей понравилось, что все стены освещены золотистым греющим светом. Этот свет нес надежную радость и тепло. Анна чувствовала его тепло на себе, пока вдруг не поняла, что это светит она сама.
«Да, я – свеча». – Анна оглянулась.
Еще много зажженных свечей стояло на столе и на полу возле стула с гнутыми ножками. Закругленная тень от спинки стула сползала со стены, не находя опоры.
Послышались гулко-мерные в тишине шаги, твердые и ровные, как стук маятника. Анна с ужасом поняла, что она совсем голая, и как бы со стороны увидела свое длинное, желтоватое, восковое тело.
Она стояла неподвижно, не в силах пошевелиться, и вдруг нитка тающего воска горячо сбежала по ее телу. Она только беспомощно качнула треугольным язычком пламени. У нее нет ног, чтобы убежать, нет рук, чтобы оттолкнуть то, что сейчас к ней неумолимо приближается. Хотя бы загородиться и не видеть.
Дверь отворилась. Все свечи и она вместе с ними, треща от порыва холодного воздуха с запахом вина, остатков музыки, покорно наклонили язычки огня.
В комнату вошли Андрей и Лапоть. Анна с облегчением увидела спокойное, родное лицо Андрея. Его приход нес избавление, и утробный страх вдруг сменился в ней гордой радостью: он здесь, пришел за ней, она спасена. Он нашел ее.
– Все гасить будем? А? – оживленно спросил Лапоть и быстро облизнулся. – Давай все погасим. Надоело. К черту.
– Одну какую-нибудь оставь, – буднично и безразлично сказал Андрей.
Он дунул на высокую свечу, стоявшую на углу стола, далеко от Анны. Пламя испуганно сбилось набок, сорвалось с фитиля и отлетело прочь. Кривой струйкой кверху потянулся невзрачный жалкий дымок.
«Меня он не погасит, нет… Это он про меня сказал: одну оставь. Только почему какую-нибудь? Просто одну меня, – пугаясь, подумала Анна. – Лишь бы он догадался, что это я».
Лапоть ползал на четвереньках по полу и шумно дул на свечи.
– Не хотят гаснуть, ишь, жмутся, суки. Что, неохота? – хохотнул Лапоть. – А вонища от них!
Андрей перегнулся через стол, морщась от жара, дунул на толстую розовую свечу, украшенную снизу восковой, тоже розовой, оборкой.
– Так ее! Так! – обрадовался Лапоть. – До чего мне надоела, телефон оборвала. Ну, эта! Хочешь – вдоль, хочешь – поперек. А ведь устроил я ее с Левчуком. Все в ее вкусе. А она думает – ты к ней вернешься. Нет, правда, ловко ты ее погасил!
Струйки дыма от потушенных свечей, стертые, голубовато поднимались вверх, пропадали. В комнате заметно потемнело. Лапоть с трудом встал, распрямился, вкусно крякнул и шагнул к столу.
– Смотри, Андрюх, сама погасла! Это она! Я ее сразу узнал. Наташка! Она самая! – Лапоть в восторге хлопнул себя ладонями по бедрам. – Это чтоб я ее не погасил. Побрезговала. Сама изволила. Я, знаешь, ей шепнул: давай с шестого этажа. Чего лучше-то! А ей, вишь, душу свою бессмертную сохранить охота. Верно, ей Хранитель ее подсказал. Может, она и не слышала, и не поняла. А все равно, порода такая стервозная!